Ирина Сербжинская

ВЕЧНЫЙ СТРАННИК

Глава 1

В один прекрасный июньский день, ровно в полдень системный администратор газеты «Вечерний проспект» и с ним рекламный менеджер, по совместительству журналистка, отправились грабить художественный музей.

Они вышли на залитый солнцем бульвар и тоскливо переглянулись. Грабить храм искусства не хотелось, но отступать было уже поздно.

— Ну что…— Сисадмин задумчиво почесал в затылке.— Сати, сколько нам дадут, если засыплемся?

— Года три, не меньше,— мрачно ответила будущая подельница.— Если отягчающих обстоятельств не будет. Если мы никого из музейных работников не пришьем по ходу дела.

— Ого! Это ж у меня дочка во второй класс ходить будет, когда я…

— Ладно, Никита! Выхода у нас все равно нет. Или грабеж, или два красивых трупа.— Она поглядела на сисадмина оценивающе и уточнила: — Один красивый труп. Мой. А второй — так себе. Все! Поздняк метаться! Выходим на Красную линию — и вперед.

И они пошли.

Ограблению предшествовали, между прочим, еще кое-какие события, и случились они несколькими днями раньше.

В замечательном городе, где все это происходило, Красной линией окрестили главную улицу. Была она недлинной и тянулась от одной площади до другой. На первой, той, что возле реки и парка, серой громадой возвышался Дворец профсоюзов, а рядом с ним сверкал свежепокрашенными куполами огромный новенький собор, построенный точно на месте старого храма, который был уничтожен в годы революции. На другом конце Красной линии располагалась вторая городская площадь, с фонтанами, клумбами и высокими коваными фонарями. Здесь стоял местный «Белый дом», на пятом этаже которого, как всем было известно, находился просторный кабинет губернатора. Говорят, губернатор любил иной раз c задумчивым видом смотреть на площадь, особенно по вечерам, когда зажигались неяркие матовые фонари и включалась разноцветные огни подсветки фонтанов. Неспешно прогуливавшиеся горожане были настроены мирно и благодушно поглядывали наверх, где теплым желтым светом сияли окна губернаторского кабинета.

К зиме благодушие горожан исчезало, и они становились раздражительны. Причина этого объяснялась до безобразия просто.

Пару лет назад, когда на Красной линии затеяли реконструкцию, отцы города не поскупились и сделали широкий жест, вымостив любимую горожанами площадь неимоверно дорогим мрамором, отполированным до глубокого зеркального блеска. Главная площадь, покрытая благородным камнем, должна была поставить наконец жирную точку в затяжной негласной борьбе между двумя близлежащими городами, каждый из которых желал называться столицей края. Жители соседнего города не имели, конечно, такой замечательной Красной линии, тщательно отреставрированного исторического центра и памятников культуры, зато у них было море, и они этим неимоверно кичились.

Наличие же площади, вымощенной мрамором, должно было разбить наглых претендентов в пух и прах. «Да,— небрежно говорили горожане, наблюдая за тем, как одевается в камень центральная площадь.— Моря у нас нет. К чему нам оно? Зато у нас есть площадь. Серый мрамор. Знаете, сколько он стоит?»

Это было летом.

Другие свои качества серый мрамор явил зимой, когда продуваемая ветрами площадь внезапно уподобилась катку. Стоило прохожему ступить на скользкий промерзший сверкающий мрамор, стоило ударить в спину сильному ветру, как несчастный пешеход, размахивая руками, летел вперед, словно на коньках. Самым ловким удавалось ухватиться по пути за чугунную решетку фонтанов, остановиться и продолжить путь на четвереньках. Остальные выписывали пируэты по ледяному полю до тех пор, пока порывом ветра их не швыряло на заснеженный газон. Достигнув наконец тротуара, горожане долго приходили в себя, свирепо грозя кулаками окнам пятого этажа и изобретательно матерясь.

Поэтому зимой губернатор в окно не смотрел.

К лету кошмар заканчивался и площадь снова становилась любимым местом горожан.

Правда, этим летом все было как-то не так.

То ли кто-то свыше решил, что город окончательно погряз в грехах, то ли по какой другой причине, но в начале июня на улицы высадился настоящий десант проповедников невнятной религиозной конфессии. Молодые люди бродили по учреждениям, бубнили в телефонные трубки, останавливали прохожих на улице и, проникновенно глядя в глаза, тихим голосом интересовались, не желают ли горожане посвятить свою жизнь искуплению собственных грехов.

Ответы получали самые разнообразные.

Больше всего жителей раздражало то, что «десантники» покусились на святая святых — главную городскую площадь и с самого раннего утра бродили возле фонтанов, зажав под мышками пачки красочных буклетов.

Вот и нынешним ясным утром на площади появились несколько похожих друг на друга молодых людей. Они остановились возле решетки фонтана и деловито огляделись. Один их них сразу наметил жертву — молодого парня в стандартной городской униформе — джинсах и черной майке — и направился прямиком к скамейке, где он сидел.

— Добрый день!

— Здравствуйте! — доверчиво откликнулся тот, положил на колени пластиковую папку, и уставился на миссионера снизу вверх голубыми глазами.

— Мы с вами не знакомы, но мне бы хотелось поговорить с вами. Не хотите ли вы посвятить свою жизнь… словом, читаете ли вы Библию?

Тут он разглядел картинку на футболке парня — там был изображен зверского вида мужик с бензопилой в руках, а внизу тянулась надпись «Добрый патологоанатом ищет работу» — и поперхнулся.

— Конечно! — с готовностью отозвался парень.— И очень часто. Почти каждый день читаю. Да вы присаживайтесь, побеседуем!

Представитель конфессии тут же воспользовался приглашением.

— А вы думаете о Боге? — мягко спросил он, перебирая пестрые брошюрки

— Постоянно!

— Это очень хорошо. Это очень важно! Тогда, может быть, вам интересно будет посетить наше молитвенное…

Тут он осекся: в глазах собеседника блеснул огонек.

— С удовольствием! — вкрадчиво отозвался тот, не сводя горящего взгляда с проповедника и зловеще понижая голос.— Пойду с вами куда угодно! На молитвенное собрание? Прекрасно! Я давно мечтал там побывать. Но вначале — о делах. Не хотите ли подписать вот это?

В руках у парня словно сам по себе появился пожелтевший лист бумаги. «Десантник» прищурил глаза, вчитался и обомлел. Острым готическим шрифтом на листе было крупно написано: «Контракт о продаже души». Свет померк у него перед глазами. На мгновение показалось, будто во взоре его собеседника полыхнул багровый огонь, по влажной земле клумбы прошуршал хвост, и острое раздвоенное копыто выбило искру из мраморной плиты.

— Ну как? — настойчиво спросил парень и придвинулся ближе.— По рукам?

«Десантник» сорвался с места и бросился прочь.

— Я великий Ахуромадза, покровитель дэвов и повелитель духов! — крикнул вслед ему дьявол и зловеще захохотал.

С соседней скамейки поднялась темноволосая девушка, приблизилась к сатане и протянула гамбургер в бумажной салфетке.

— Слушай, Ахуромадза… или как там тебя, ты чего людей пугаешь? Я нарочно подходить не стала, хотела поглядеть, чем дело закончится.

— А что, правда здорово? — довольным голосом отозвался парень, впиваясь зубами в гамбургер.

— Не то слово. Видел, как он убежал? Кстати, Ахуромадза — это кто?

— Хрен его знает! Слово просто страшное. Но как я в роль вошел, а? Сати, тебе оставить половину? Нет? Ну и хорошо. Есть хочу, прям как тот самый Ахуромадза.

— Талант у тебя людей пугать, Никита. А это что за бумажка?

Никита довольно заржал.

— А-а, это самое главное,— проговорил он с набитым ртом.— Вот гляди.— Он вытащил из папки потрепанный листок.

— «Контракт о продаже души»… — прочитала вслух Сати.— Понятно… С каких это пор системные администраторы стали души покупать? Денег, что ли, много? Тоже мне, Чичиков!

— Ха, да ты видела, как он напугался?! Ого! А контракт я за десять минут смастерил на компьютере. У меня шрифты есть всякие, вот я и подобрал готический. И программу нашел такую… создает эффект старой бумаги. Слушай, эти проповедники достали уже, по городу не пройдешь! Ну, я и решил…

Сати покачала головой.

— Да, Никита… Где-то не там ты работаешь. Тебе ж в актеры идти надо, по тебе сцена плачет. Даже не плачет, а рыдает!

— Не,— отмахнулся сисадмин, дожевывая булку.— Хватит того, что жена актриса. Если еще и я в искусство подамся, нам есть нечего будет. Ну, куда мы сегодня идем?

Сати достала из кармана блокнотик, полистала.

— Так… в художественный музей. Заказали они небольшую рекламную статейку.

— В музей?! Откуда у них деньги на оплату рекламной статейки?

— Грант получили,— пояснила Сати, убирая блокнот.— Сделаешь три-четыре снимка. Можешь даже больше — про запас. Но три они тебе оплатят гарантированно. Разумеется, как всегда, держи язык за зубами и ни слова Аверченке! Он, конечно, мальчик тихий, но если узнает, сколько денег просвистело мимо его кармана из-за нас с тобой, может и рассердиться.

Никита понятливо покивал. Аверченко был штатным фотокорреспондентом редакции, и именно его Сати полагалось брать на все съемки. Особенно на рекламные, за которые платили в три раза больше, чем за обычный фоторепортаж в номер. Но Сати изворачивалась как могла и под всяческими искусными предлогами от этого сотрудничества увиливала. Во-первых, молодой фотокор еще только постигал азы ремесла и мог легко завалить ответственную съемку. Во-вторых, при своем довольно щуплом телосложении он обладал поистине богатырским аппетитом и этим постоянно конфузил Сати. Горожане, даже рекламодатели, отличались необыкновенным радушием и норовили усадить гостей из популярной газеты за стол, и вот тут-то Аверченко, радостно потирая руки, с готовностью откладывал фотоаппарат и брался за ложку-вилку. Никакие пинки под столом не помогали: фотокор считал визит законченным только тогда, когда ничего съедобного у хозяев больше не оставалось. Легко понять, почему Сати предпочитала на съемки брать своего старого приятеля — системного администратора Никиту. Тот заявлял, что идет в «Комьютерру» за деталями, и с чистой совестью надолго исчезал из редакции. Знакомы они были давно и прочно, помимо основной работы два раза в неделю вместе бегали на халтурку: Никита верстал шестиполосную газетку для Управления железной дороги, а Сати строчила хвалебные заметки о железнодорожниках-передовиках.

— Как ты можешь эту гадость есть? — брезгливо поинтересовалась Сати, глядя, как приятель уписывает гамбургер.— Ведь сплошной холестерин и химия!

— Нажористые химикалии, ага…— невнятно пробубнил тот, прожевывая кусок.— Вкусно зато! Я сегодня не завтракал.

— Пельменей бы лучше купили в «Тропиках», чем химикалиями травиться.

— Одно другому не мешает. Пельмени-шмельмени… Нету у меня денег на пельмени.

— У меня есть. Зайдем? Даже на пиво хватит.

— Мы к клиентам идем, какое пиво? — ненатурально возмутился Никита, однако с готовностью поднялся на ноги.— Разве что жвачкой зажуем? На жвачку у меня хватит.

Когда-то «Тропики» были замечательным кафе-подвальчиком «Русский квас». Прямо посередине зала тут стояли огромные деревянные бочки, из которых в тяжелые кружки цедили квас, сваренный по старинным рецептам. Еще кафе славилось мороженым, самым вкусным в городе; подавали его в металлических вазочках, щедро полив брусничным вареньем. Но несколько лет назад, к негодованию горожан, «Русский квас» исчез и появилось на его месте новомодное кафе «Тропики». Квас и мороженое пропали вместе с тяжелыми дубовыми столами, резными табуретами и деревянным панно на стене в виде жар-птицы. Подвал разделили на кабинки-купе, поставили белые пластиковые столы, шаткие легкие стульчики, а подавать стали пиво и пельмени. Совсем другая публика зачастила в подвальчик.

Сати и Никита произошедших перемен не одобряли, но все еще любили забегать сюда по старой памяти.

Однажды, правда, они своим предпочтениям чуть было не изменили. Стояли как-то раз на верхних ступенях лестницы возле кафе и пересчитывали наличность, пытаясь определить, хватит ли на пару порций пельменей и пива или придется обойтись только пивом. Внизу, возле тяжелых зеркальных дверей курили посетители «Тропиков», два крепких парня неприметной внешности, и тихо беседовали о чем-то. Один из них увлекся рассказом, махнул рукой — и что-то негромко звякнуло об асфальт. Сати глянула, и рот ее открылся сам собой: на серых плитах лежал пистолет. Парень, не прерывая беседы, поднял пушку и привычным движением засунул куда-то под мышку. Потом они с приятелем докурили, загасили бычки в вазоне с левкоями и вернулись в кафе. Сати с Никитой переглянулись, подумали и решили сегодня в «Тропики» не ходить, а зайти вместо этого в «Чайную», где за сравнительно небольшие деньги можно было выпить чаю с медом и отведать горячих блинов.

Сегодня посетителей с пистолетами у входа в подвальчик не наблюдалось.

Сати и Никита спустились вниз по каменным ступеням, вошли в полутемный зал. Народу было немного. Сати огляделась и предусмотрительно заняла место в самом дальнем углу: не хватало еще, чтобы кто-нибудь из знакомых увидел, что в разгар рабочего дня они с Никитой пьют пиво.

Расторопная официантка принесла пластиковые тарелки с дымящимися пельменями, поставила на стол две кружки пива.

— Что там снимать-то надо, в музее-то? — Никита щедро выдавил на пельмени майонез из пакетика, перемешал и принялся за еду, поглядывая на Сати. Съеденные недавно «нажористые химикалии» совершенно не повлияли на аппетит сисадмина. Сати, набегавшись с утра по рекламодателям, тоже отдавала должное пельменям.

— Ничего особенного,— сказала она, жуя.— Разрушили дом где-то на окраине, нашли сундуки со всякой рухлядью… Что строители не поперли, то отнесли в музей. Черепки там, тряпки и все такое. Небольшая заметочка. Главное — они оплатят.

— И то хорошо.— Никита отхлебнул пива.— Сколько ж можно бесплатно для них писать! Ну, я имею в виду, за одни только гонорары.

— Они же бедные,— пояснила Сати и придвинула поближе кружку с пивом.— Зато люди там хорошие. Ну, вот и пишу иной раз для них за здорово живешь. Ну, там, «открылась выставка», «закрылась выставка». За это они меня в запасники музея пускают.

Никита хмыкнул и тоже отхлебнул пива.

— Что там интересного, в запасниках-то?

— Никита, ты не поверишь.— Сати задумчиво прожевала пельмень.— Ни-че-го…

Сисадмин заржал.

— А завтра ты с работы можешь свалить? После обеда?

— Смотря для чего,— рассудительно ответил Никита.

— Рекламная съемка бытовой техники. Будешь холодильники фотографировать в магазине. Ты представляешь, эти доверчивые люди уже перечислили деньги за рекламу. Еще не читали мой шедевр, а уже заплатили. Ну и ну! Просто хочется рыдать от умиления! Сейчас адрес найду.

Сати принялась шарить по карманам: нужные телефоны она частенько записывала на обрывках бумажек, трамвайных билетах и даже денежных купюрах — когда они у нее, конечно, бывали.

Никита покачал головой, глядя, как на столе между тарелками появляется приличная кучка всякого мусора.

— Слушай, у тебя же мобильник есть. Забей туда все телефоны — и дело с концом. Вот это что? — Он оживился.— Пропуск в венерологический диспансер? А это? Запись в салон интимной стрижки? Это что — наши рекламодатели?!

— Ну а что, по-твоему? — недовольным голосом осведомилась Сати, продолжая поиски.— Вендиспансеру реклама не нужна, что ли? Забить номера в мобильник — это бы хорошо…. да для такой технической идиотки, как я, то, что ты предлагаешь,— непосильная умственная задача.

— Ну давай я сделаю.

— Нет уж.— Сати нашла наконец нужный телефон: он был записан на визитной карточке Центра восточной медицины.— Так еще хуже может получиться. Я тебе рассказывала, какая со мной оказия по весне приключилась?

— С тобой что только не приключается.— Никита вымазал пельменем майонез с тарелки и отправил в рот.

— Я однажды в общественном сортире… ничего, что я это за столом рассказываю?

Он махнул рукой.

— Сортир-шмартир… говори дальше!

— Решила шнурок на ботинке завязать. Поставила ногу на край унитаза, наклонилась — и бац! Полетел туда мой сотовый, а потом, в качестве бонуса — темные очки! И заметь, выловить не смогла. Правда, я и не пыталась. Очки-то можно было достать, но… понимаешь…

— Понимаю,— сказал Никита, шумно отхлебывая пиво.— Значит, завтра после обеда — бытовая техника? Ясно. А теперь слушай новость.— Он понизил голос.

Новости касались работы. Сисадмин, фыркая в кружку, поведал, что шеф сдурел окончательно: мало того что наловчился искусно печатать левые тиражи, так представляешь, до чего дошел! Вчера типография отпечатала тираж какой-то скинхедовской газетенки.

— Тираж крошечный, заплатили копейки, скажи, зачем нам с этим связываться?! Газета запрещенная! Ребята знакомые говорили, будто скины хотели ее в краевой типографии печатать, да только их оттуда поперли, так они к нам пришли. А шеф и не подумал отказаться!

Сисадмин погонял по тарелке последний пельмень, пытаясь подцепить его пластиковой вилкой.

— Чувствую, будут у нашего шефа громадные неприятности из-за этого. А может, и у нас у всех…

— Да, маразм у него,— согласилась Сати, рассовывая по карманам бумажки с телефонами.— Да ладно. Наше дело маленькое. Ну что, идем в музей?

На Красной линии было оживленно: город готовился к визиту высоких гостей, и на центральной улице с утра работали реставраторы.

Городу медленно, но верно возвращали исторический облик: со старых домов снимали штукатурку, обнажая благородную кирпичную кладку, восстанавливали крыши с затейливыми куполами и башенками, возле центрального гастронома скалывали асфальт, заменяя его старинной брусчаткой, обнаруженной недавно при археологических раскопках. Вдоль тротуара, за кованой фигурной решеткой, тянулась неширокая лента цветника. Возле остановки стояла тоже стилизованная под старину тумба, сплошь залепленная театральными афишами — напротив располагалось здание театра драмы.

Сати покосилась на афиши и хмыкнула. Местный театр снискал в городе огромную известность, но не своими постановками, а тем, что за полгода умудрился погореть три раза, причем самым настоящим образом. В первый раз пожар погасили быстро, во второй — огонь сильно попортил зрительный зал, когда же «драма» возгорелась в третий раз, пожарные не успели вовремя подъехать и здание выгорело изнутри почти полностью. Рассказывая о третьем пожаре, Никита особенно сокрушался из-за того, что в огне погибла сумка с детскими вещами, которую его жена накануне оставила после спектакля в гримерной.

— Они что, на себе воду таскали, что ли? — проворчал он, снова вспомнив о потере и приходя в раздражение.— Гляди, вот театр. Вон,— он махнул рукой в сторону,— сразу за площадью — пожарка. Пешком бы и то быстрее добрались!

— Ладно, не расстраивайся,— рассеянно сказала Сати; она слушала эту историю уже не в первый раз.— Подзаработаем в этом месяце на рекламе, купишь дочке чего-нибудь…

Повеяло запахом хорошего кофе. Рядом с театром недавно открылась кофейня, самое модное заведение города, где подавали изумительный кофе, горячий шоколад и фирменные йогуртовые пирожные. Цены, впрочем, тоже были вполне фирменные, так что Сати заходила сюда не часто, разве что после большого удачного заказа. Художественный музей к числу богатых заказчиков не относился, тем не менее Сати ходила туда с удовольствием: искусствоведы рассказывали занимательные истории, водили по запасникам, показывали всякие редкости, а однажды даже позволили сфотографироваться за рабочим столом последнего генерал-губернатора.

Собственно говоря, трехэтажный особняк, в котором располагался музей, этому губернатору когда-то и принадлежал.

Возле ажурной чугунной решетки Никита остановился.

— Через какой ход пойдем? — спросил он, шаря по карманам в поисках жвачки.— Через парадный или где свои ходят?

— Все равно,— пожала плечами Сати.— Служебный вон там, в парке. Ну, идем через парадный, мы все же с официальным визитом. Лицо умное сделай!

Они миновали застекленную рекламную тумбу (афиша извещала об открытии выставки западноевропейского искусства), вместе потянули на себя тяжелую дубовую дверь и оказались в просторном и пустом вестибюле: по случаю выходного дня посетителей в музее не было.

Возле входа под витражным окном возвышались два огромных рыцаря, закованные в черные латы. С опущенными забралами, с мечами в руках, они выглядели так внушительно, что Никита не утерпел: воровато озираясь на окошечко кассы, приблизился к одному из них и попытался отобрать меч. Рыцарь оказался сильнее и оружие не отдал.

— Да брось ты,— прошипела Сати, тоже оглянувшись на освещенную изнутри будку кассы.— Ты хуже Аверченки, ей-богу! Он тоже, как придет в музей, так за все хватается. В прошлый раз тарелку какую-то уронил, я думала, с искусствоведами инфаркт случится.

— Тарелка-шмарелка…— Никита с сожалением выпустил меч.— Разбилась?

— Не… крепкая оказалась…

Они поднялись по ступенькам, показали подоспевшей серьезной бабульке удостоверения.

— Сатинет? — по слогам прочитала бабулька.— Это, девушка, имя или фамилия? Никита фыркнул, а Сати вздохнула.

— Это имя,— пояснила она, в очередной раз помянув нехорошим словом деда-профессора, наградившего внучку редким именем, которое для русского человека звучит более чем странно. Дед когда-то читал лекции по древней культуре Ближнего Востока, он-то и пожелал назвать внучку именем одной из героинь эпоса.

— Между прочим, эта самая Сатинет славилась своей мудростью и красотой, ясно? — сердито сообщила Сати давившемуся смехом сисадмину и забрала удостоверение.

— Ясно,— ответил Никита.— Мудростью, значит? Ну, пошли, Сатинет!

И они отправились на поиски искусствоведов.