Дмитрий Швец

Слуга короны

Глава 1

ВЕРБОВЩИКИ

Таверна оставалась таверной одиннадцать месяцев в году, а на один месяц она становилась тем, что приносило мне основные доходы. Она оказывалась местом сбора завербованных оборванцев. В этот месяц под гостеприимную крышу моего старенького, слегка косившегося в сторону городской стены домика стекались все те, кто имел неосторожность подписать контракт с армией его величества.

Они набивались в скромное жилище как сельди в бочку и шумно праздновали свою вербовку. Они уничтожали мои запасы и разносили заведение на мелкие щепки. Они били друг другу морды и покрывали пол липким слоем свежепролитой крови. Они обхаживали окрестных баб, и те отвечали им взаимностью. Они занимали все комнаты, и даже конюшня не могла избежать этого. Они были везде. Куда бы я ни шел, всюду на меня смотрела очередная довольная пьяная рожа. Я не мог остаться один в своем доме даже на минуту. Я всегда был окружен ими.

И это все благодаря моему брату. Мой брат, Молот,— вербовщик армии его величества, и этим я не горжусь. Но он лучший вербовщик в королевстве, а это уже чего-то да стоит. Он со своей командой мотается по стране, собирая всех, кого не успел подцепить раньше. В основном это не просыхающая пьянь да искатели приключений всех мастей и расцветок. Таким стоит только немного напеть, одним о возможности пить, другим о разных странах и таинственных местах, вот они и рады. А Молот, заполучив их несчастные души, отсылает их довольные и не очень тела ко мне.

Изредка среди них попадались и добровольцы. Один из них жил у меня уже месяца два: разговорчивый веселый парнишка примерно моих лет, питался одной рыбой и часами трепался про море. Он всегда был не против поговорить и знал столько историй и легенд, что я забрасывал все дела и, раскрыв рот, слушал его. А что еще делать? Следить за пьяной, все прибывающей толпой вновь завербованных? Но мне пока еще жить не надоело. Большинство из них могли запросто прихлопнуть меня и даже не заметить этого. Я вообще стараюсь им на глаза не попадаться. Я их боюсь. А вот этого рыбацкого сына даже не опасаюсь. С ним куда как интересней, чем с бегающими по прогнившим стенам тараканами.

Мы старались не касаться причин, побудивших его шлепнуть палец под контрактом, но иногда забывались, и тогда он отводил взгляд и, опрокинув в себя кувшин вина, замолкал. Я чувствовал, что ему это неприятно, и не лез с расспросами. У каждого из нас своя история и свои секреты. У меня вон, к примеру, брат вербовщик. Тоже удовольствие ниже среднего. Если кто из обманутых рекрутов прознает про это, башку мне точно открутят. Да и зачем лезть в душу к человеку, если он того не желает. И уж тем более если его общество самое приятное, что сейчас у меня есть. Он мне нравится хотя бы тем, что не пытается уговорить меня последовать его примеру, а я в ответ не стремлюсь отговорить его.

Каждый из тех, кто оказывается здесь, имеет право на собственное мнение о вербовке, все равно это заканчивается одинаково. В один прекрасный день приезжает Молот со своими ребятами, и для перепившейся, обожравшейся, отупевшей и ничего не понимающей оравы начинаются тяжелые солдатские будни. А мы с Молотом делим премиальные, и он уезжает. Дальше все как обычно: я владелец не самой популярной в Триите таверны, а Молот — лучший в армии вербовщик. И все рады, все довольны. Примерно одиннадцать месяцев.

Сегодня не лучший день в моей жизни. Вот завтра — дело другое, завтра, глядишь, и солнышко вылезет. Но сегодня… Сегодня моя маленькая, стоящая на отшибе, прижимающаяся к городской стене таверна будет переполнена. Вот только не радует это меня. Сегодня они опустошат подвал, они сожрут все, до последнего зернышка, и наверняка доберутся до винного погреба. Да даже если мне и повезет, и погреба не пострадают, это, в сущности, неважно. Вино и без того будет литься рекой, и чем ближе будет утро, тем больше его будет проливаться на пол.

Они будут пить и гулять до самого утра. И до самого утра я не буду спать. Только когда уже не будет сил, я свалюсь где-нибудь под лестницей. А они продолжат гуляние. Тех, кто не сможет держаться на ногах, будут тащить в повозки. А когда я проснусь, таверна будет уже пуста, и об этой ночи будут напоминать только сломанные столы да выбитые зубы в кровавых лужах.

Нет, завтра тоже день хреновый, завтра мне все это отмывать.

Как подумаю об этом, аж плохо становится. После каждого такого праздника я вполне могу собрать коллекцию зубов всех цветов и размеров и прокатиться по стране, показывая их за деньги. Нет, сегодня я потребую у Молота прибавки за моральные издержки. Он, конечно, откажет и пригрозит, что найдет другого дурня с таверной. Но где это он найдет дурня, согласного терпеть всю эту ораву и такое скотское отношение к себе? Нигде! Я бы и сам на это не согласился, но мой бизнес не может меня прокормить. Все же стоит попробовать поговорить с Молотом, хотя бы для очистки совести.

Проклятье, вот ведь дрянь какая! И не бросишь все это. Без Молота с его рекрутами я концы с концами не сведу.

Я взглянул в окно, солнце торопилось на запад. Оно покраснело, словно ему было совестно за то, что будет здесь сегодня, и стыдливо зарывалось в еще не облетевшую листву. Тяжело вздохнув, я поднялся и украдкой выглянул в общий зал. В собственном доме прячусь. Дожил! Зал был заполнен самыми разными людьми и, как назло, ни одной знакомой рожи. Ну и где этот увалень со здоровенными кулаками и наглой, просящей зуботычины рожей? Давно уже должен быть. А без него и праздник не праздник.

Я захлопнул бухгалтерскую книгу и, подхватив кувшин вина из личных, пока не пострадавших запасов, вышел на воздух.

На улице хорошо. Свежо и тихо и никто не кричит, не ругается, не грозит скрутить в бараний рог. Вечерняя прохлада мягко окутала меня и освободила от запахов начинавшегося в таверне веселья. Где-то вверху медленно зажигались звезды. Скоро взойдет луна. Прекрасный вечер. Сейчас бы кликнуть милашку, что недавно переехала в дом по соседству, и просидеть с ней всю ночь, чувствуя боком ее тепло.

Мечты разбились вместе с кувшином вина у меня за спиной. Все, начинаются убытки! Я зло сплюнул и, доверив усмирение толпы нанятым мной по случаю местным бездельникам, поплелся к воротам.

Я только и успел, что привалиться к забору и сделать глоток вина, совсем небольшой глоток, как что-то большое и теплое, в широком черном плаще, повисло у меня на шее.

— Привет, маленький! — услышал я волшебный, чарующий голос.

— И тебе здравствуй! — ответил я, освобождаясь из ее объятий.

Она, улыбаясь, смотрела на меня и молчала. Я тоже не стремился нарушать тишину. Я вообще люблю тишину, а о чем говорить с Шепот, даже не подозреваю. Вообще-то правильнее было бы называть ее Шептуньей, но мой брат не любит длинных имен, и по причинам, ведомым только Молоту, и никому, кроме Молота, он сократил ей прозвище. Шепот не возражала. А чего ей? Какая разница, Шепот, Шептунья? Сути дела это не меняет. И обязанности ее те же. Подпаивай мужика, падай ему на колени и клади его голову себе на грудь, а там нашептывай и обещай все что угодно, пока он не ткнет палец в сажу, да не шлепнет отпечаток под контрактом. Вот такая у нее работа. Говорят раньше, пока ее не подобрал Молот, она была шлюхой. Глядя на нее, я в этом почти не сомневался.

Мой взгляд невольно скользнул по ее фигуре. Она улыбнулась шире, выставила ногу вперед. Я, словно зачарованный, смотрел, как она оправляет платье и ткань медленно спадает с ее колена. Я открыл рот, вывалил язык и пускал слюни. Для ее возраста у нее соблазнительная коленка, но, черт побери, как представлю, сколько огромных, волосатых лап тискали ее… Еще немного и удержаться будет невозможно. Еще немного и я упаду перед ней на колени и буду молить о снисхождении к моей скромной персоне. Я тоже хочу присоединиться к тем, кто уже ласкал ее…

Встряхнув головой, я отступил на шаг. Шепот двинулась за мной. Подойдя на расстояние удара, она занесла руку. Я зажмурился и втянул голову в плечи. Но она лишь провела рукой по моему лицу.

— Кто-нибудь уже пришел? — спросила она, становясь ближе.

— Нет,— пересохшим ртом ответил я.— Ты сегодня первая.

— Хорошо,— ее губы едва не касались моего уха.

Черт, что она со мной делает? Я отскочил в сторону и замахал руками перед собой.

— Ну, ну, Шепот,— проговорил я, приходя в себя.— Ты силы-то побереги. Там такая толпа.

— Что мне та толпа,— ответила она,— когда ты здесь. Такой маленький и беззащитный.

В ее глазах светился недобрый похотливый огонек. Я вздрогнул, дернулся было бежать и замер. За спиной Шепот стоял маленький человечек, завернутый в точно такой же, как у Шепот, плащ. Голова малыша склонилась набок, и я кожей почувствовал, как меня буравят его глазенки.

— Это еще кто? — спросил я, стараясь сменить тему разговора.— Ты чего, гномов, что ль, разводишь? Или от тебя уже кусочки отваливаются?

— Ага,— Шепот обернулась,— кусочек! — кивнула она.— Тебе должен понравиться этот кусочек,— и она залилась игривым смехом.

— Иди ты… внутрь,— сквозь зубы процедил я.

— Ты такой милый,— засмеялась Шепот, проведя пальцами по моему лицу.

И они ушли. Кусочек прижался к целому и маленькими шажками заспешил за ним. Неприятный, должно быть, тип, у Шепот приятных знакомых отродясь не водилось. Я не исключение.

Проводив их взглядом до дверей, я вернулся к недопитому кувшину.

— Вот это новости! — прогудел над захмелевшей головой до боли знакомый голос.— Ты когда это пить начал?

Я поднял глаза. Где-то высоко вверху, в усеянном звездами небе сияла злостью перекошенная морда Молота. Он смотрел на меня, сдвинув брови и перекатывая желваки.

— Ты давай прекращай тут спиваться. Мне трезвый компаньон нужен. На хрена нам пьянь всякая? Мне и своей, в отряде, хватает. Так что ты, брат, это брось. Еще раз увижу, уши надеру.

— Да не вопи ты! — Я поднялся пошатнувшись. Похоже, действительно здорово накачался.— Че орешь, словно я твой подчиненный?

— Ну ладно, ладно, не возмущайся,— слишком резко подобрел Молот.— Меня чтоль ждешь?

— А кого еще?

— Что-то я, брат, не слышу радости в твоем голосе,— мрачно скосив глаза, произнес он.— Или ты мне не рад?

— Да что ты! — Я поспешил отпрыгнуть.— Рад я тебе, рад,— и протянул ему вино.— Я тебе всегда рад,— хитро улыбаясь, повторил я и добавил, дождавшись, когда он начнет пить: — Рад, как чирью на жопе.

Молот подавился и закашлялся, вино полилось из его рта.

— Тьфу ты, пропасть.— Молот, согнувшись пополам, зло уставился на меня.— Ты, где словам-то таким научился?

— Так от тебя брат,— засмеялся я.— Все от тебя.

— Ну ладно,— качая головой, сказал Молот.— Ты только Гробовщику такое не скажи. Враз уроет. А вот, кстати, и он.

Здоровенный, выше меня головы на две и раза в два шире в плечах, детина лишь слегка сбавил шаг, но задерживаться не стал, а, кивнув, протопал во двор.

— Че с ним? — спросил я.

— А ты не знаешь?

— Нет.

— Так Соболь убит,— заржал Молот.

Вот это новости, вот за них отдельное спасибо. Этот сукин сын мне никогда не нравился, от одного упоминания его имени моя челюсть начинала ныть. Теперь ни одна скотина не посмеет гоняться за мной с топором в руках и орать, что пришибет меня как козявку. Вот о его смерти я не буду жалеть никогда. Да ну его к дьяволу, сдох и сдох, туда ему и дорога.

— А ты-то чего так поздно? — спросил я у Молота. От проделки с вином, да от таких новостей настроение быстро поползло вверх, надо продолжить праздник.— Небось, у Мелинды засиделся?

Зачем я это спросил? Мелинда была его первой и единственной любовью, но Молот есть Молот и, обрюхатив ее, он поднял нос и смылся. Теперь всякий раз, оказываясь в Триите, он забегал к ней, чтобы подбросить денег и в очередной раз обрюхатить.

Молота перекосило, его огромные кулаки сжались, и я представил, как они безжалостно дробят мои косточки.

— Прости, я не подумал,— поспешно проговорил я, опасаясь за сохранность своих зубов.

— Да ладно,— подмигнул Молот,— я ведь и правда у нее был. Ну что,— без всякой паузы продолжил он,— пойдем поглядим на урожай.

«Урожай» в этом году впечатлял. Да что там, на моей памяти это был самый урожайный год. Завербованных можно было выстроить плечом к плечу, выгнать в чистое поле, и любой враг убежал бы только от одного их вида. Каждый из них был высок, страшен и мускулист.

— Неплохо, а? — Молот толкнул меня в бок.— Совсем недурно, совсем. Надо только от этого избавиться, вон того продать куда-нибудь на конюшню, а вон того и вовсе в первом лесу закопать.— Словно торговец, выбирающий скот, Молот почесывал подбородок и тыкал пальцем в неподходящих людей.

Выросший, словно из-под земли, за его спиной Дед указывал ему на тех, кого мой брат не заметил, а стоящий по другую руку непривычно сосредоточенный и молчаливый Трепа делал заметки. Бегло обсудив всех собравшихся, Молот оставил решение их дальнейшей судьбы на совести Деда и направился к Шепот. Не знаю, за каким хреном он потащил меня за собой.

Они с Шепот тихонько сели в уголке и очень тихо шептались о своих делах, а я, как полный идиот, торчал возле двери и боялся пошевелиться, дабы не спугнуть их очередную блестящую мысль. Наговорившись, они наконец решили уделить и мне немного своего драгоценного времени.

— Ну и почему ты мне не сказал? — спросил Молот.

— О чем? — опешил я.

— Обо всем этом.

— О чем об этом?

— Например, о том, что ты в долгах по уши.

— А для тебя это так важно?

— Ты же мой брат…

— И что с того? Я твой брат, но они все,— я кивнул в сторону общего зала,— они тебе дороже. Молот, перестань строить из себя заботливого родственника. Я, конечно, помню, как ты решил проблему с нашим дядюшкой, и за это я тебе благодарен. Если бы ты его тогда не отправил на свидание с отцом, я бы сейчас жил на улице. Но вот только не надо говорить, что ты бы пожертвовал своей военной карьерой ради того, чтобы спасти мою шею.— Я тяжело вздохнул, чувствуя, что погорячился.— Ты вон лучше узнай, что за гнома она с собой притащила?

Молот перевел взгляд на Шепот, и я, воспользовавшись минутной паузой, слинял. Меня била мелкая дрожь. Надо сбросить с себя это, надо успокоиться, надо привести себя в норму. Надо выпить! Ой как надо! И я выпил… воды, потому, что, уже налив вина, вспомнил, что пообещал сотворить со мной Молот, если еще хоть раз застанет пьяным. Быть разорванным на части мне пока не хочется. Да и, если честно, вряд ли когда-то захочется.

Они еще долго будут сидеть там, обсуждая сперва гнома, которого привела Шепот, а затем и прочие дела, в которые меня не посвящают. Да меня они и не интересуют. Временами, бывает, находят приступы любопытства и тогда прям-таки распирает от желания узнать, что ж такое творит Молот втайне от всех. Но это быстро проходит. Достаточно осознать, что меня интересуют только честно заработанные деньги. И пусть все соседи в округе косятся и шепчутся за моей спиной. Плевать на них! Пусть считают, что я гад и сволочь, пусть думают, что мои деньги замешаны на крови. Пошли они все к дьяволу! Попробовали бы сами владеть таверной и не жрать дня по три. Посмотрел бы я на них. Мои деньги честны, а что там творит Молот, меня не касается.

Сжимая в руке бокал с водой, я повернулся к общему залу и, придирчиво сощурив глаза, обвел веселящуюся толпу взглядом. Все было как всегда. Парни веселились вместе с теми, кого завтра загонят в казарму. Завтра они начнут ненавидеть друг друга, но сегодня они лучшие друзья. Впрочем, не все.

Гробовщик хлопнул по столу огромной пятерней и привстал. Стоя у кухни, я не слышал, о чем он разговаривал со здоровым, едва ли меньше его самого, парнем с разодранным носом, но, судя по всему, разговор этот был не из приятных. Собеседник Гробовщика вжимался в стул и бледнел все больше. А сам Гробовщик со спокойным видом угрожал ему. Парень явно не стремился сменить свою одежонку на форму, но это никого не трогало. Контракт есть контракт, и, чтобы избавиться от него, необходимо либо покалечиться, либо сдохнуть. Парень вроде был целый и уж точно живой. Можно было еще откупиться, но не похоже, что у парня есть хоть одна монета за подкладкой драной куртки. Окончательно побелев, парень смылся.

— Сволочь! — прорычал Гробовщик, останавливаясь возле меня.— Знаешь, что он мне предложил?

— Я покачал головой.

— Давай, говорит, моя сестра с тобой ночь проведет, а ты мне бумажку отдашь. У меня у самого сестра, и чтобы вот так! Как думаешь, мне его сразу прибить или подождать до казарм?

— Потерпи немного,— подал голос Дед.— Там, куда мы его забираем, его быстро научат правилам поведения. Так что, Гробовщик, не суетись, он же тебе не денег предложил. А о такое дерьмо еще руки марать. Он того не стоит.

— Вот ублюдок,— продолжал бушевать Гробовщик,— я все же дам ему по зубам, чтоб думал в следующий раз.

— Ну дай,— махнул рукой Дед и вытянулся в плетеном кресле моего отца.— Только не перестарайся.

Это кресло и таверна — все осталось от человека, которого я до последнего своего дня буду называть отцом, пусть отцом мне он никогда и не был. Он нашел меня, завернутого в грязную тряпку, на пороге своей таверны и, не жалея сил, вырастил. Он никогда не делал различий между мной и своим родным сыном. Он всегда относился к нам одинаково, до тех пор, пока Молот не сбежал. После этого отец заболел, загрустил и очень быстро увял. Он не стал любить меня меньше, просто Молот был его кровью, а я лишь приемыш.

Сидя в этом кресле, прикрыв глаза и натянув на губы подобие улыбки, Дед очень походил на отца. Та же коротко стриженная седая голова, те же небритые щеки. В груди защемило, захотелось подбежать к Деду, присесть рядом и говорить, говорить с ним. И все равно о чем. Так хочется поговорить с отцом, он всегда меня понимал, всегда слушал и никогда не отказывал в совете. Но в кресле, вытянув ноги и обняв кувшин, сидел Дед. Мне стало не по себе.

Сверху раздался томный вздох. Головы всех присутствующих повернулись к лестнице, и зал огласил радостный рык многих глоток. Только я не повернулся и не кричал, я и так знал, что на лестнице, облокотившись на перила и обводя собравшихся похотливым взглядом, стояла Шепот.

Она спускалась, покачивая бедрами. Она улыбалась и подмигивала тем, кто был внизу. Она сводила их с ума, выставив напоказ полуголую грудь. До последней ступеньки она не дошла. Карманник и Блоха возникли из воздуха и, подхватив ее под руки, понесли по залу. Представление начиналось. Она устраивала его всякий раз, и всякий раз оно било без промаха. Теперь никто не уйдет отсюда, теперь все, пуская слюни, потащатся за ней, хоть на края света.

— Началось! — одобрительно кивнул Молот, высунув из кухни свою мерзкую и чертовски довольную харю.— Ну теперь держитесь, недоноски!

— Не продержатся,— выдохнул я.— Не было еще таких, чтоб продержались.

— Был.— Молот почесал кончик носа.

— Кто? — Мои глаза готовы были вылезти из орбит и найти того, кто смог устоять перед чарами Шепот. Я-то думал, что я один такой стойкий.

— Соболь не купился на это.

— Да ну? — Если он думает, что я в это поверю, он ошибается!

— Ну да,— спокойно ответил он.— Этот сукин сын заявил, что она ему, мол, совсем не интересна. Мол, его кто-то где-то ждет и он не хочет изменять будущей жене. Бред, конечно, но Шепот от него отстала.— Молот замолчал, задумчиво глядя на Шепот, окруженную толпой исходящих слюной мужиков.— Ты знаешь,— вдруг сказал он,— мне кажется, Соболя со мной перепутали.

Я сморщился и взглянул на Молота. Ничего удивительного я в этом не обнаружил. Черт, я и сам их иногда путал. Они же похожи как близнецы! Если бы Соболь, разговаривая, так не пищал, я бы склонился к мысли, что папа в свое время неплохо погулял на стороне. Но голос Соболя был не громче комариного писка, хотя для малознакомых людей это ничего не значит, и перепутать их могли. Могли, а мог и Молот сам подставить мерзавца. Вот это больше похоже на правду. Я вгляделся в лицо брата, неясная улыбка блуждала по его губам.

— Не очень-то ты горюешь о смерти Соболя,— осторожно сказал я.

— А что, заметно?

— Заметно? Ты бы хоть улыбку с морды стер. А то сияешь как новый золотой в чужом кармане. Что будет, если ребята догадаются?

— Не догадаются,— подмигнул он,— никогда. К тому же не я воткнул нож ему под ребра. Я его не убивал. Я только вежливо попросил одного человека о маленькой услуге. И она мне ее оказала.

— Она? — Я кивнул на Шепот, разыгрывающую из себя пьяную.

— При чем тут она? — побагровел Молот.— Ты что, ты в своем уме? Чтобы я ей такое доверил?.. Нет, она, конечно, тетка надежная, но в таких вопросах лучше без нее. Поверь мне и запомни: доверяй ей, пока того требует ситуация. Да и не только ей, любой бабе. Они милы и прекрасны и твердят, что любят тебя одного, а стоит тебе отвернуться — и бам! — Он врезал кулаком по ладони.— Не доверяй никому, братишка. Никогда. Тем более бабам.— Молот отвернулся и, перегнувшись через стойку, выудил кувшин вина. Заученным движением выбил пробку и вылил в себя содержимое сосуда.

Я покачал головой и открыл рот, чтобы отпустить едкое замечание, но Молот заговорил снова:

— Насчет Шепот. Не окажешь ли ты мне небольшую услугу?

— Убить ее, что ли? Нет, брат, это ты не к тому обратился. Убийства — это не по мне. Я, видишь ли, крови боюсь и думаю, что мертвяки за мной по пятам ходить будут. Такие облезлые, беззубые, с вывалившимися глазами. Тьфу, гадость. И если ночью такое в окно влезет… А если это еще и Шепот будет. Я и так жениться не очень хочу, а представь после такой ночи.

— Ну и фантазия у тебя,— многозначительно почесывая затылок, удивленно заметил Молот.— Раньше за тобой такого не водилось.— Я отмолчался.— Никто никого тебе не предлагает убивать,— продолжил Молот, качая головой,— тем более Шепот.— Он мечтательно причмокнул языком.— Помнишь того гнома, что она с собой привела? — Я кивнул.— Шепот мне напела целую историю о нем. Вот я и хочу попросить тебя пойти и пообщаться с ней, так сказать, лично.

— С кем? С Шепот, что ли ? Ты же только что с ней разговаривал. Меня подставить хочешь, мало тебе Соболя?

— Да что ж ты вредный-то такой? — всплеснул руками Молот.— Я не о Шепот, я об ее племяннице. Сходи посмотри, что за девка, поговори с ней. Подойдет ли она нам. Шепот уж больно хорошо ее описывала. Ну что, сходишь? Только долго не думай, охотников на это и без тебя найдется.

Ответ дался мне с трудом, и то на слова сил не хватило, я кивнул и Молот, удовлетворенно насвистывая, удалился. А я еще с минуту стоял, не в силах пошевелиться. Вот значит, что так веселило Шепот, вот значит, почему она сказала, что отвалившийся от нее кусочек мне понравится. Старая сводня, она так и не оставляет надежд женить меня на ком-нибудь, чтобы потом можно было с чистой совестью меня соблазнить. Зная Шепот, могу с уверенностью сказать, что ее не остановит и племянница.

Ища поддержки, я взглянул на Деда. Он пожал плечами и указал пальцем наверх. Похоже, Дед единственный, кто всегда в курсе всего, что творит мой братец. Но Дед есть Дед, Дед это опыт, Дед это рассудительность, Дед это все самое лучшее, что есть в вербовочной команде. Дед это вам не Трепа. Рот мелкого говоруна не закрывался ни на минуту. Он мог говорить даже во сне. Часто нес всякую чушь, но иногда, в самые удачные дни, из него можно было вытянуть что-нибудь интересное. Обычно, приезжая сюда, они запирались с Метисом на кухне и долго не выходили оттуда. Кстати, что-то Метиса я сегодня не вижу.

Тяжело вздохнув, я поплелся к комнатам.

Она стояла в пол-оборота и что-то рассматривала за окном. Интересно, что она может видеть в темноте, да еще и под дождем. Я осторожно закрыл дверь, прикрыл свечу ладонью и вошел внутрь. Она меня не слышала, она что-то искала на улице. Я подошел ближе, заглянул ей через плечо, задумчиво поскреб затылок, ничего, кроме стекающих по пузырю капель, не разглядел и, положив ей руку на плечо, спросил:

— Ты, наверное, есть хочешь?

За каким хреном я это сделал? Я не подумал о последствиях, я вообще редко думаю. Она заверещала, замотала руками и, сжавшись в комок, отпрыгнула к стене. Я убрал руку от свечи и дружелюбно улыбнулся:

— Тихо, девочка, тихо. Не кричи так! И не бойся меня. Не надо меня бояться. Я хозяин этой халупы и по совместительству брат друга твоей тетушки. Ты видела меня у ворот.

Она перестала кричать, наклонила голову, сощурила глазки и осторожно кивнула.

— Хочешь кушать? — снова спросил я. Она одарила меня еще одним кивком.— Ну тогда пойдем со мной!

И развернувшись, я направился прочь. Я спускался по лестнице, ведущей на кухню, и гадал, пойдет ли она за мной. Пошла! Вон как быстро топают сзади ее ножки.

Ела она с жадностью, а я млел от удовольствия, молча наблюдая за ней. Проходя мимо, Карманник отпустил пошлую шутку, я оставил это без внимания. Пусть болтает что хочет, только бы в мой карман не влезал. Карманник он тип такой, он сопрет и небо, стоит только богам зевнуть.

— Адель,— мягким голоском представилась она, отодвигая пустую тарелку.

Боги, что это за голос. Он обвораживает, он околдовывает, он благословляет и проклинает, он обещает и убивает надежду. Я похолодел, если она скажет еще хоть слово тем же тоном, я превращусь в пса, верного только ей, ей одной. Нет! Остыть! Мне этого не надо, она же племянница Шепот, не хочется мне что-то с ее теткой разбираться. Я перевел дух. Фу, вроде бы пронесло, и мне удалось не поддаться ее чарам. Или мне это только кажется?

Она заговорила снова, и на сей раз ее голосок не произвел на меня того впечатления, хотя и был прекрасен. Она рассказывала о себе, кокетливо склонив голову на бок, не стесняясь строить мне глазки. Узнаю школу Шепот! Да бог с ней, с Шепот, ее племянница интересней.

Она оказалась прекрасной рассказчицей, а я благодарным слушателем. За время ее монолога я не вставил и слова. Я внимательно слушал ее, я ловил каждое слово, я впитывал их. Так я узнал, что она действительно племянница Шепот. Что выросла она в деревне, а когда ее мама умерла, ей некуда было податься, из дома ее выжили зловредные соседи. Какое-то время она жила на улице, отбиваясь от заезжих охотников за деревенскими девочками, а потом пришла тетя Шепот и предложила составить компанию в путешествии. А так как идти маленькой, беззащитной сироте больше некуда, то она сразу же согласилась, ведь тетя Шепот не даст ее в обиду.

— Правда? — Она смотрела на меня чистыми, детскими глазками, и я не в силах был разочаровать ее.— Правда — повторила она,— ведь вы не дадите меня в обиду?

— Нет, нет, что ты. Конечно же нет.— Я врал, проклиная в душе ее тетку за то, что мне приходится это делать.

Я бы мог проводить ее в общий зал и показать, чем придется ей зарабатывать свой хлеб. Мог бы, да только кому от этого станет легче? Шепот загнала свою совесть так глубоко, что теперь и не знает, была ли та вообще. Она не поймет, чего это я так забочусь о ее племяннице. Она пошлет меня подальше и скажет, что это дела семейные и не мне в них вмешиваться.

Я поднял взгляд. Адель скинула плащ и сидела в пол-оборота, обернувшись к окну. Я взглянул на нее и замер. Решение пришло само. Это был порыв, не более того, но я ему поддался. Крикнув девчушке, чтобы она не двигалась с места, я рванул в общий зал.

Шепот, как всегда, была в самом центре пьяной толпы. Она наслаждалась их обществом. Похоже, ей нравится зловоние, исходящее из их глоток. Задержав дыхание, я нырнул в самую сердцевину и, пробившись сквозь толпу, схватил Шепот за руку.

— Разговор есть! — прокричал я ей в ухо. Недружелюбные парни вокруг недовольно загудели. Шепот улыбнулась, что-то сказала, и все успокоились.

— Пойдем,— сказала она, взяв меня под руку,— поговорим.

Мы вышли на улицу. Здесь было тише и не приходилось кричать, чтобы услышать друг друга, только в кустах кто-то жалобно постанывал и блевал. Я потащил ее дальше.

— Куда ты меня тянешь? — заныла она.— Там по мне ребята скучают. Они же тебя пришибут, если я быстренько не вернусь.

— И пускай! — прорычал я, рывком разворачивая ее лицом к себе.— Сколько ей лет?

— Кому? — Шепот мастерски разыгрывала пьяную.

— Твоей племяннице!

— Ах ей,— сморщилась она.— Почти четырнадцать. А что? — Морщины разгладились и сменились хитро сощуренными глазками.— Неужто ты на ней жениться собрался?

— Нет,— смутился я и слегка остыл.— Но как ты можешь, ты ее тетя, отдать ее, маленькую и неопытную, на растерзание той толпы, что ждет тебя там. Они же только и способны, что драться из-за юбок да трахаться. Ей же всего двенадцать,— промямлил я. И это вместо пламенной речи, что была подготовлена за то время, что я пробивался к Шепот через толпу.

— А что тут такого? — искренне удивилась она.— Я сама начала заниматься этим, когда была в ее возрасте. Боги, как давно это было — и на ее глаза навернулись слезы.

— Слушай, Шепот, меня твой плач мало трогает,— продолжил я, снова распаляясь.— Я знаю тебя как свои пять пальцев. Так что можешь не реветь. Но ты бы могла ей рассказать, что ее ждет на самом деле.

— Брось,— протянула она,— не твое дело, что ее ждет! И вообще,— она укоризненно взглянула на меня,— твое дело обеспечивать наше «мясо» приятным времяпрепровождением в последние дни их свободной жизни, а не заниматься устройством чужих жизней.

— Ты права, но ты обещала ей защитить ее от всего плохого.

— И поверь мне, я это сделаю,— отрезала она и повернулась, собираясь уходить.

— Стой! — в отчаянии выкрикнул я.— Оставь ее здесь. Я присмотрю за ней, все лучше, чем мотаться по миру.— Опять порыв, это все до добра не доведет.

— Посмотрим,— серьезно сказала Шепот, не менее серьезно глядя на меня.— Завтра посмотрим,— задумчиво добавила она и ушла.

А я остался на улице. Немного постоял, подставив лицо дождю, и только после того, как счел себя достаточно остывшим, поплелся в дом.