Александр Рудазов

Рассказы из правого ботинка

Машина, записывающая сны

Такси остановилось у белоснежного забора. Дальше водитель ехать отказался, туманно ссылаясь на какой-то запрет. До будки охранника Попову пришлось идти пешком.

Охранник долго и придирчиво рассматривал приглашение и документы, время от времени задавая уточняющие вопросы. Фотографию он изучал настолько скрупулезно, что Попова так и подмывало предложить воспользоваться микроскопом.

Однако он все же удержался — судя по роже, этот парень вряд ли оценит остроту.

Институт, указанный в приглашении, разместился за пределами города, в стороне от любого жилья. Да и система безопасности внушает уважение: кругом колючая проволока, на каждом шагу камеры слежения, у всех дверей суровые секьюрити, вооруженные до зубов. Что же такое происходит в этом институте, ради чего приходится принимать такие меры?..

Вывеска на воротах ничего особенного не сказала. НИИ «Пандора». Подобное название может означать что угодно — от парфюмерии до бактериологического оружия.

— На четвертый этаж и направо,— наконец вернул документы охранник.— К профессору Гадюкину?

— Ага,— невнятно буркнул Попов.— А что?

— Да ничего…— как-то странно скривился охранник.— Удачи…

Начало как-то не слишком обнадеживает. Попов впервые пожалел, что отозвался на это объявление. Однако деньги нужны позарез, а заплатить обещали щедро.

До следующей зимы еще далеко, до этого времени надо на что-то жить…

Изнутри загадочный институт оказался ничуть не симпатичнее, чем снаружи. Сплошь белый кафель, запах хлорки и мертвая тишина. Ее нарушает только тихое жужжание двух автоуборщиков, равнодушно надраивающих и без того стерильный пол. Их оператор на миг поднял глаза от эль-планшетки, не обнаружил в пришедшем ничего интересного и вернулся к своему занятию.

Здесь, внутри, охраны не заметно. Но десятки камер наблюдения по-прежнему не отрывают от Попова холодных взглядов. Можно не сомневаться — стоит этому электронному Аргусу заметить хоть что-нибудь предосудительное, пустынные коридоры в момент заполнятся сердитыми дядьками с большими пушками.

Найти кабинет профессора Гадюкина оказалось не слишком сложно. Во-первых, потому что «кабинет» обернулся огромным комплексом, занимающим почти половину этажа,— при всем желании мимо не пройдешь.

Во-вторых, на двери написано: «А. М. Гадюкин».

— Можно?..— постучал Попов, почему-то гадая, как расшифровываются инициалы. Александр Михайлович?.. Анатолий Матвеевич?.. Антон Моисеевич?..

— Фамилия? — скучающе отозвалась секретарша, неохотно сворачивая эль-планшетку.

— Попов.

— Секунду… да, вам назначено. Вы ведь по объявлению?.. В ту дверь.

— Да, я по объявлению… но я… я бы хотел…— замялся Попов.— Я бы, собственно… сначала… уточнить… узнать…

Секретарша молча развернула эль-планшетку и отгородилась ею от докучливого посетителя. Попов несколько секунд постоял, но, когда молчание стало совсем уж неловким, все-таки отправился туда, куда указали.

Там нашелся еще один коридорчик — совсем коротенький, заканчивающийся очередной дверью. Попов открыл и ее… и с трудом удержался от дикого крика. На него уставилась кошмарная харя — свиное рыло, десяток глаз разного размера, щупальца вместо волос…

И если бы еще всего одна! Нет, по меньшей мере двадцать жутких страшилищ. Словно очутился в ночном кошмаре.

Попов почувствовал, как ноги стали ватными, почувствовал, как от лица отхлынула кровь, и от души порадовался, что мочевой пузырь совершенно пуст — иначе конфуз был бы неизбежен…

Собственно, он до сих пор остался на ногах только потому, что еще не решил: сбежать ли ему или все-таки брякнуться в обморок? Рука сама собой полезла в потайной карман, но там, разумеется, оказалось пусто — до зимы-то еще далеко…

— Вы ко мне, батенька? — вдруг раздалось возле самого уха.

Голос прозвучал совершенно мирно, дружелюбно. Попов медленно повернул голову — ему добродушно улыбнулся седенький старичок в белом халате. Среднего роста, полноватый, румяный, на самой макушке — аккуратная лысина. Совершенно обыкновенный старичок.

Именно поэтому среди этого паноптикума он смотрелся наиболее сюрреалистически.

— Профессор Гадюкин? — с трудом выдавил из себя Попов.

— Правильно, батенька, правильно! — обрадованно затряс его руку старичок.— А вы ведь ко мне, да?

— А… да… а… а это… это что за?..— обвел свободной рукой творящийся кошмар Попов.

— Ох, простите, батенька, виноват! — расплылся в лучезарной улыбке профессор.— Забыл выключить, забыл! Ничего, не беспокойтесь, сейчас мы их прижучим!..

Залихватским ковбойским жестом профессор выхватил из кармана какой-то пульт и резко утопил одну из кнопок. Раздался тихий треск, и все чудища мгновенно испарились.

— Голограммы, и только-то!..— рассеянно отмахнулся Гадюкин, отвечая на немой вопрос Попова.— А ведь натуральные, а?.. Перепугались чуток, батенька?

— Да я ж… япона мать…

— Да, да, все в первый момент пугаются,— закивал профессор.— Последнее слово техники, батенька…

Попов отер пот со лба. Ужасно захотелось хлопнуть дверью и уйти, даже не прощаясь. Шуточка Гадюкина ему совершенно не понравилась.

Но он вспомнил про обещанное вознаграждение, вспомнил о накопившихся счетах и все же сделал над собой усилие.

— Профессор, а что я должен буду…— начал он, но запнулся на полуслове.— Э-э-э, профессор?..

— Да, батенька? — дружелюбно посмотрел на него Гадюкин.

— Вы, кажется, одного выключить забыли… вон там, слева.

— Где?.. А, нет, не волнуйтесь, это не голограмма. Это мой ассистент. Лелик, поздоровайся с гостем!

— Ар-га!..— прорычал Лелик.

Попов снова почувствовал, как кровь приливает к лицу. Ассистент Лелик, возможно, выглядит и не таким чудищем, как та свиная харя с десятком глаз, но отстает все же не слишком сильно. Горбатый, но исполинского роста — два с половиной метра, не меньше. Кожа грубая, шершавая, глазки крошечные, надбровные дуги странно искривлены, нижняя челюсть огромная, выдающаяся вперед, лоб скошенный, ноздри вывернуты, как у гориллы.

А бицепсы! Создается впечатление, что этот детина всю жизнь питался исключительно стероидами — до такой степени его раздуло во все стороны. Белый медицинский халат на Лелике смотрится исключительно нелепо — больше бы подошли шкура мамонта и дубина на плече.

— Не обращайте внимания,— ухватил Попова за локоть профессор Гадюкин.— Конечно, внешне Лелик не слишком привлекателен, и дикция у него немного неразборчивая, но, поверьте, это не ассистент, а настоящее золото! Лелик!

— Ху-Га?

— Настрой агрегат и проверь питание!

— Ры-ху, Ху-Га! — рявкнул великан, начиная копаться в переплетении проводов.

— «Ху-Га» — это он так меня называет,— смущенно улыбнулся профессор.— У бедняги язык, нёбо и гортань изуродованы — не может говорить членораздельно… Впрочем, к его речи быстро приноравливаешься — нужно только чуток тренировки, вот и все!.. Сущие пустяки! Хотя вы-то вряд ли успеете, вы же у нас только до завтра… Ну так что, батенька, приступим? Время у нас не казенное!

— Профессор, я, собственно, хотел бы уточнить… нет, я, конечно, в общих чертах знаю, но все-таки… к чему приступим?..

— А вам что, не объяснили? — искренне удивился профессор.— Ну, батенька, у меня уж, простите, времени нехватка… Вот здесь вот подпишите…

— А что это? — машинально расписался Попов.

— Ваше обещание не предъявлять претензий, если в результате эксперимента вы станете инвалидом или скончаетесь…— рассеянно ответил Гадюкин.

— Что?!!

— Шутка! — хлопнул его по плечу профессор.— Просто ваше согласие на эксперимент. Не волнуйтесь, батенька, все совершенно безопасно. По моим расчетам, вероятность летального исхода составляет всего два процента… ну сами подумайте, что это за число — два процента?..

— Летального исхода?!!

— Опять шутка! — совершенно по-детски захлопал в ладоши Гадюкин.— Простите уж старика, батенька, люблю, знаете ли, этак огорошить кого-нибудь… А вы-то небось думаете, раз ученый профессор — так сразу бездушный сухарь и не улыбнется никогда?.. Ладно, теперь серьезно. В объявлении говорилось — перед приездом сутки не спать. Сутки — это двадцать четыре часа. Соблюли?

— Конечно… Вон, даже сейчас зеваю…— действительно не удержался от зевка Попов.

— Ничего, ничего, сейчас отоспитесь! — захлопотал профессор, снова выхватывая свой пульт.— Сейчас мы вас устроим поудобнее, сейчас… Пойдемте, батенька, пойдемте…

Гадюкин ловко подхватил Попова под локоток и, не давая ему опомниться, повлек за собой, в соседнюю лабораторию. Там тоже кругом оказался белый кафель и пахло хлоркой. А еще — три одинаковых агрегата, похожих на хрустальные гробы. Только густо увитые проводами и шлангами непонятного предназначения.

В двух из них крепко спят люди — у одного на лице играет улыбка, второй морщится и подергивается. К вискам подопытных прилепились крохотные присоски, глаза прикрыли металлические чашечки, но этим их контакт с машинами и ограничился.

— Позвольте ваш пиджачок, батенька,— любезно предложил профессор.— Давайте вот сюда, в шкафчик его, никто его не возьмет, не беспокойтесь… Раздевайтесь и ложитесь.

— Профессор, все-таки что это все такое?..— нетерпеливо спросил Попов.

— Батенька, мне некогда разъяснять каждый пустяк…— рассеянно ответил Гадюкин.— Время дорого. Раздевайтесь и ложитесь.

— Профессор, но я бы хотел…

— Не надо упрямиться, батенька,— дружелюбно подтолкнул его Гадюкин.— А то позову Лелика, он вас силком уложит…

— Профессор!..

— Шутка! — расплылся в счастливой улыбке Гадюкин.— Но все равно — раздевайтесь и ложитесь. Быстренько.

Попов продолжал переминаться с ноги на ногу, подозрительно поглядывая на «хрустальные гробы». Рука так и тянулась к потайному карману. Гадюкин вздохнул, посмотрел на стенные часы, почесал нос и задумчиво сказал:

— Ну ладно, батенька, я вам сейчас вкратце объясню. Это «Морфей», экспериментальная стационарная биосканирующая установка, считывающая излучение коры головного мозга во время углубленного сна и отображающая визуальный ряд, наблюдаемый объектами.

Попов моргнул, наморщил лоб и неуверенно спросил:

— Чего?

— Это машина, записывающая сны,— сократил определение профессор.— Теперь понятно?

— Сны?.. И… и как это все будет?.. Я просто лягу…

— …а она выведет ваш сон вот на этот вот экранчик,— ткнул в крохотное окошечко профессор.— Вы, батенька, уснете, как только я прикреплю контакты, и будете спокойно почивать ровно двенадцать часов. Мы вас погрузим в особо глубокий сон, и все двенадцать часов вам будет сниться одно и то же сновидение… Так проще. А потом проснетесь, получите свои две тысячи и пойдете домой. Само собой, подписка о неразглашении — мы тут, батенька, все-таки не жвачку с карбонитом испытываем… Раздевайтесь и ложитесь.

— А эти двое?..

— Да, тоже подопытные,— кивнул Гадюкин.— Вот этот — уже десятый час, его мы скоро будим. Этот пока только четыре часа, ему еще долго. Хотите посмотреть, что им снится?

— А можно?

— Отчего же нет…— щелкнул своим многофункциональным пультом Гадюкин.— Впрочем, у этого вы сон уже видели…

Попов дернулся и с трудом удержался от крика — вокруг него вновь выросли ожившие кошмары. Профессор молча указал на потолок — тот оказался усеянным шишечками голографических проекторов, передающих изображение прямо в лабораторию. И до такой степени натуральное…

До сего дня Попов и не подозревал, что голография уже способна на подобную реалистичность.

— Вот так вот, батенька…— убрал «чудовищ» Гадюкин.— Кошмар бедняге видится, не повезло… Зато у второго подопытного все в порядке — думаю, он не возражал бы даже чуток продлить сеанс…

По нажатию кнопки лабораторию опять наполнило множество фигур. Но на сей раз они не вызвали дрожи в коленях — совершенно наоборот. У Попова глаза вылезли из орбит — ему показалось, что он перенесся в гарем какого-нибудь восточного владыки. Этот сон оказался с «декорациями» — кроме десятка обнаженных девушек, в комнате объявился фонтан, причудливая мебель, дерево…

— Недурно, а?..— послышался голос профессора со стороны фонтана.— Ну что, батенька, вы удовлетворены или посмотрим еще пять минуточек?..

— У!..— с трудом выдавил из себя Попов, исступленно шаря в потайном кармане.— А!.. У!.. Профессор, а вон та девушка… что с ней такое?.. Почему она не целиком?..

— Вот эта?..— сделал шаг Гадюкин.— Все с ней в порядке. Не забывайте, батенька, мы тут видим то же самое, что видит в данный момент подопытный, но под другим углом — вот некоторые объекты немного и… не в форме. Встаньте вот здесь… да, да, вот сюда… и чуток наклонитесь. Теперь вы видите то же, что и он.

— А, понятно…— все еще неуверенно кивнул Попов.— Профессор, а… а нельзя в эту картинку снег добавить?.. Как бы… для красоты чтобы…

— Нельзя. А теперь — раздевайтесь и ложитесь,— нетерпеливо подтолкнул его профессор, выключая проекторы.— Учтите, что потерянное время нам никто не оплатит.

Попов крайне неохотно проследовал к свободному ложу. В лабораторию с трудом протиснулся огромный Лелик, невнятно взрыкнул, снял боковую панель с агрегата и начал там что-то переключать.

— Еще подписать вот здесь и здесь,— сунул Попову бумагу профессор, пока тот устраивался поудобнее.— И еще вот здесь. А здесь — число проставьте. Ну и вот тут последнюю роспись — как бы для ровного счета чтобы…

Ложе оказалось жестким и холодным. А запах хлорки почему-то усилился. Попов поворочался, безуспешно пытаясь найти позу, в которой было бы приятно заснуть, но в конце концов сдался. Гадюкин деликатно сделал ему инъекцию, прикрепил к вискам контакты, зафиксировал веки крохотными зажимами и ловко прыснул в оба глаза из крохотной спринцовки.

— Это что?..— поморщился Попов.

— Для увлажнения глаз. Вы не будете моргать двенадцать часов, батенька…— рассеянно ответил профессор, поворачивая тумблер и доставая «наглазники».— Готовы?

— Минуточку… да, готов. Включайте.

— Ну что ж, батенька, приступим…— коснулся сенсора Гадюкин.

— Профессор, а… а как… как ваше имя-отчество?..— неожиданно вспомнил Попов.

— Аристарх Митрофанович,— ответил Гадюкин.— Спокойной ночи, батенька…

— Минуту, профессор! — вдруг приподнялся на локте Попов.— Это что же — вы увидите мой сон?! Так же, как те?!

— Конечно, батенька, конечно… Не переживайте, за стены этой лаборатории он не выйдет. Все между нами.

— Нет, постойте! Я… я так не согласен!.. Не согласен!.. Уберите свои присоски, я… я… я… я…

— Поздно спохватились, батенька!..— ласково пропел профессор Гадюкин.

Но Попов этого уже не услышал. Он крепко спал.

Мирно текли часы. За окнами стемнело, и профессор Гадюкин зажег свет. Подопытный, которому снились кошмары, благополучно проснулся, был осмотрен, получил еще одну инъекцию вкупе с честно заработанным чеком и был выпровожен восвояси. На миг профессор задумался, как тот доберется домой в столь поздний час, но быстро об этом позабыл.

Ассистент принес из буфета поднос с ужином. Точнее, семь подносов — один профессору и шесть себе. Лелик никогда не жаловался на аппетит.

Гадюкин неторопливо поужинал, сыграл с Леликом партию в шахматы (тот, как всегда, выиграл) и вновь приступил к работе. Развернув эль-планшетку, он вывел на нее показатели приборов, включил микрофон и начал надиктовывать:

— Одиннадцатое апреля две тысячи сорок четвертого года. Проект «Морфей», эксперимент сорок три. Объект — мужчина тридцати трех лет. Состояние тела — удовлетворительное. Загрязнены легкие — много курит. Удален аппендикс. На мизинце левой руки свежий порез. Все показатели в норме, в состояние углубленного сна введен успешно, идет считывание излучения. Краткое описание сновидения…

Профессор вывел на эль-планшетку изображение сна Попова. Начал было диктовать, но тут же замолчал и нахмурился. Ассистент, убирающий со стола, подошел поближе, вгляделся в картинку и утробно рыкнул. Крошечные глазки недоуменно сощурились.

— Да, Лелик, такого мы пока не видели…— согласился профессор.— Хотя сны, конечно, бывают и более дикие… Только что-то очень уж правдоподобно…

— Ру-ур?

— Возможно, возможно… Ну, это мы сейчас проверим…

Профессор Гадюкин вывел большую голограмму, сделал несколько снимков с разных ракурсов, развернул сразу шесть экранов эль-планшетки и приступил к поискам. Ассистент тоже развернул эль-планшетку и начал отправлять запрос за запросом.

Через час профессор оторвался от работы, грустно вздохнул, коснулся сенсора коммутатора и попросил:

— Мила, душенька моя, окажите любезность, пригласите ко мне Эдуарда Степаныча.

— Сию секунду, профессор,— проворковала секретарша.

Эдуард Степанович появился в лаборатории уже через пять минут, жуя на ходу бутерброд с тунцом. Глава службы безопасности НИИ «Пандора», как всегда, выглядел опрятным и невозмутимым, всем своим видом демонстрируя, что, пока он здесь, ничего страшного не произойдет. А если и произойдет, то тоже ничего страшного.

— Добрый вечер, профессор,— спокойно кивнул он.— Что у вас тут стряслось? Из вивария кто-нибудь сбежал?

— Да типун вам на язык, батенька,— добродушно ответил Гадюкин.— У нас тут, собственно, закавыка вообще не по нашему профилю… Думаю, милицию надо вызвать… но лучше вы сначала сами посмотрите.

— Посмотрим,— пожал плечами Эдуард Степанович, усаживаясь на вращающийся стул.— А как тут у вас вообще дела, профессор? Всё сны пишете?

— Пишу, пишу, батенька…— рассеянно закивал Гадюкин.

— Может, мне тоже попробовать? — с интересом посмотрел на спящих Эдуард Степанович.— Любопытно, должно быть… Как, профессор, возьмете меня в подопытные?

— Пока не стоит, батенька. У нас тут еще не все до конца отлажено — все еще сохраняется двухпроцентный шанс летального исхода… Пока что бог миловал, но чем черт не шутит? Два процента — это, конечно, ерунда, но все-таки…

— Летального исхода? — нахмурился Эдуард Степанович.— Профессор, а вы жертв… подопытных предупреждаете? Нам тут судебное разбирательство ни к чему…

— Конечно, предупреждаю! — обиделся Гадюкин.— За кого вы меня принимаете, батенька? Вот, смотрите — все предупреждены, все подписались, что в случае чего претензий не будет… Все чисто. К тому же я на всякий случай подбираю одиноких, бессемейных — ну так, на всякий случай… Если что — не хватятся…

— Профессор!..

— Шутка! — залился смехом Гадюкин. Впрочем, глаза у него остались серьезными.— Вы, Эдуард Степаныч, лучше вот сюда взгляните… Вот это сновидение вам странным не кажется?

Профессор щелкнул пультом, и лаборатория в очередной раз наполнилась голограммами — цветными, объемными и движущимися. Эдуард Степанович бросил на них один-единственный взгляд и невозмутимо вынес вердикт:

— По-моему, самая обычная порнография. В восточном стиле.

— Ох, простите старика, батенька, это я перепутал,— поморщился Гадюкин, выключая один сон и включая другой.— А вот насчет этого что скажете?

Сновидение Попова заставило брови Эдуарда Степановича поползти вверх. Но он тут же сделал над собой усилие и вернул их на место.

— Да, необычный сон,— согласился главбез.— Я так понимаю, этому гражданину снится, что он убивает женщину?.. Ножом?.. Да, фантазии нездоровые… Но криминала я тут не вижу — мало ли что кому снится?..

— Нет-нет, батенька, дело совершенно не в этом! — поспешно замахал руками Гадюкин.— Начнем с того, что не женщину, а женщин. Во множественном числе. Вот, сейчас я откручу…

Профессор произвел несколько манипуляций, и перед Эдуардом Степановичем последовательно прошли семь разных женщин — и всех их убили с удивительным зверством. Менялись и декорации — четырежды это происходило в темном переулке, дважды — в лесу, один раз — возле какого-то сарая. Но одно каждый раз оставалось неизменным — снег, лежащий под ногами.

— Вам это ничего не напоминает, батенька? — постучал пальцами по столу Гадюкин.

— Кажется, что-то знакомое… секунду… секунду…— развернул свою эль-планшетку Эдуард Степанович.— Хм. М-да. Быть не может…

— Боюсь, так, батенька,— грустно кивнул профессор.— Я уже проверил, сомнений быть не может… Все эти дамы — жертвы Снегохода…

Снегоходом пресса прозвала серийного убийцу, действующего в Москве и Подмосковье уже шестой год. На нем повисло уже свыше сорока трупов — все женщины, все приняли смерть от ножа, все изуродованы до неузнаваемости.

Кличку Снегоход маньяк заполучил за то, что выходил на охоту исключительно зимой. Весной, летом и осенью он не подавал признаков жизни, как будто отправляясь в отпуск… но стоило выпасть первому снегу, как у него открывался очередной сезон.

Милиция рыла носом землю, но Снегоход оставался неуловимым.

— Может, просто совпадение? — с сомнением поджал губы Эдуард Степанович.— Может, этот гражданин просто читал про Снегохода? В газете. Или в новостях видел. Мало ли как бывает?..

— Вряд ли, батенька,— помотал головой Гадюкин.— Взгляните, какая детальность. Все совпадает до мелочей. Вот, смотрите — Ярдарова Маргарита, убита в декабре сорок третьего. На теле одиннадцать ножевых ранений — и именно столько нашему подопытному и снится. Он тычет ножом именно туда, куда тыкал наяву. Точь-в-точь, тютелька в тютельку. Откуда он мог об этом узнать? Такая информация в свободном доступе не валяется…

— А у вас она откуда, профессор? — хмыкнул Эдуард Степанович.

— Батенька, у меня все-таки высший допуск, мне на любую базу данных можно…— приятно улыбнулся Гадюкин.— Мы тут все-таки не жвачку с карбонитом испытываем…

— Ладно, допустим. Так, может, этот гражданин сам из милиции или еще откуда? Помню, когда я в ФСБ служил, вел одно такое дело — три дня потом кошмары снились…

— Нет-нет, исключено,— покачал головой профессор.— Первым делом проверил. Совершенно никаким боком не причастен. Константин Попов, две тысячи одиннадцатого года рождения, москвич, образование среднее, от службы в армии освобожден из-за убеждений…

— Откосил, короче? — фыркнул Эдуард Степанович.— Да, помню, когда я военкоматом руководил, у нас там каждый второй «косарь» на убеждения напирал — я пацифист, я пацифист! Плесень, а не люди…

— Батенька, опять вы на своем коньке? — пропел Гадюкин, не переставая приятно улыбаться.— Что делать-то предлагаете?

— Не похож он на серийного убийцу,— задумчиво осмотрел спящего Попова главбез.— Малахольный какой-то.

— Да, мне он тоже показался рохлей,— согласился Гадюкин.— Но вам ли, батенька, не знать, как редко маньяки бывают похожи на маньяков… Выглядели б они, как вон Лелик, насколько б милиции работа облегчилась…

Эдуард Степанович сердито поморщился, развернул эль-планшетку, включил коммутирующий режим и начал сразу четыре разговора — два речевых и два письменных. Пальцы старого службиста так и порхали над виртклавом, правый зрачок гонял курсор от иконки к иконке, губы непрестанно шевелились, раздавая распоряжения,— Высокопоставленные служащие НИИ «Пандора» пользуются очень и очень немалыми полномочиями.

— Сожалею, профессор,— устало вздохнул он через несколько часов.— Мы еще поищем, конечно, но, боюсь, тут у нас пшик. Его проверили по всем каналам, час назад обыскали квартиру, просмотрели досье всех знакомых… Зацепиться не за что. Даже ножа не нашли — только обычные кухонные…

— Что ж вы так, батенька…— огорчился профессор.— Я вам тут, можно сказать, все на блюдечке преподношу, а вы даже успех развить не можете… Ай-ай-ай… Если бы я тоже так работал, не было бы у меня Нобелевской премии!

— Профессор, так у вас ее и так нету,— странно посмотрел на него Эдуард Степанович.

— Шутка! — ничуть не смутился Гадюкин.— Ну да ничего, батенька, еще не вечер! Нету — так будет!

Эдуард Степанович неопределенно хмыкнул, прошелся по лаборатории и вперил в Попова пристальный взгляд.

Тот улыбался во сне.

— Ничего не могу поделать, профессор,— мрачно подытожил главбез.— Ни один суд не примет в качестве доказательства сон. Тем более официально вашей машины пока еще не существует — миф, выдумка, ничего больше.

— Знаю, батенька, очень хорошо знаю… Выходит, придется нам про все это забыть?

— Выходит, придется. Советую вам стереть эту запись и сделать вид, что никакого Попова у нас никогда не было, а о Снегоходе вы вообще ничего не слышали. Мы с вами ничего не видели и не слышали, запомните.

— Всенепременно, батенька,— пообещал профессор, надевая резиновые перчатки и доставая инъектор.— Лелик, подай-ка мне капсулу… ты знаешь какую…

— Ру-га, Ху-Га! — прорычал великан, протягивая Гадюкину крохотный цилиндрик.

Пока профессор заряжал инъектор, Эдуард Степанович внимательно изучил бумаги, подписанные Поповом, спрятал их за пазуху, сделал скучное лицо и отвернулся.

Гадюкин развернул эль-планшетку, включил микрофон и добродушно продиктовал, одновременно нажимая на поршень инъектора:

— Двенадцатое апреля две тысячи сорок четвертого года. Проект «Морфей», эксперимент сорок три окончился неудачей. Несмотря на все принятые меры, подопытный скончался. Смерть зафиксирована в ноль три часа пятьдесят две минуты. Конец записи.

Порой два процента — это не так уж мало.