Вероника Иванова
Право учить. Работа над ошибками
Решетчатые створки трюмного люка захлопнулись, и следом сразу же раздался скрежет задвигаемого засова. Нас заперли? Занятно. Хотелось бы знать причину.
«А зачем?» — удивилась Мантия.
Да так, не помешает. Предлагаешь предаться созерцанию темных углов и молитвам в ожидании, пока у капитана пройдет приступ странного помешательства?
«Как пожелаешь…»
Лучше бы рассказала, что к чему. Ведь знаешь, верно?
«Ну-у-у…»
Знаешь. Так почему бы тебе не перестать сыпать намеками и уходить от ответов? В конце концов, я рассержусь и…
Только-только установившуюся тишину рассек глухой всхлип. Кто-то из женщин плачет? На лице служанки незаметно зарождения слез, она вообще после приказа капитана сделалась непривычно тихой и кроткой, как овечка. Госпожа? Должно быть. По крайней мере, кроме нас троих в носовом трюме — помещении, из угла в угол по которому можно сделать не более пятнадцати шагов (если, разумеется, убрать с дороги мешки и сундуки с товарами, ожидающими своих покупателей),— никого нет. Я, насколько могу судить, не шмыгаю носом, значит, остается…
Всхлип повторился, став громче, раскатистее, злораднее, чем заставил внимательнее присмотреться к плечам под кружевом накидки. Дрожат? Точно. А пока я тратил время на наблюдения, женщина затряслась уже всем телом, но вовсе не от рыданий. От хохота.
— Боги милостивы, а я почти перестала верить… Я просила Тихую Госпожу, и она услышала мои мольбы… Я так хотела умереть, так хотела, и вот…
Обрывки фраз вперемешку с отчаянным, болезненно искренним и горьким смехом произвели впечатление не только на меня, но и на Валу, которая, нервно перебирая юбки, поспешила к своей хозяйке с утешениями:
— Девонька моя, не надо так… Не волнуйся, все будет мирком да ладком… Девонька мо…
Они обе стояли ко мне спиной. Служанка подняла руки, словно собираясь обнять госпожу и приголубить, но не успела даже коснуться вздрагивающих под накидкой плеч.
Резкое движение, похожее на крупную дрожь, оборванную на самом пике, чавк удара с треском рвущейся ткани, и на долгий-долгий вдох мир словно замер в скорби, дабы проститься с уходящей за Порог: руки Валы плетьми повисают вдоль тела, а сама служанка начинает медленно заваливаться на спину, сползая с граненого клыка стилета в твердо сжатых пальцах госпожи.
Проходит еще один вдох, не менее долгий, чем предыдущий, и поминальной молитвой раздается снисходительно-усталое:
— Я хотела умереть, это правда. Но не от твоей руки.
Бывает, довольно крохотной детали, песчинки, дуновения ветерка — и сцена, разыгранная перед нашими глазами, делает оборот, подставляя для обозрения совсем другой бок. До последних прозвучавших слов еще можно было предположить, что душевное спокойствие госпожи нарушено известием о грядущей опасности, но теперь безобидные ранее действия служанки показались смертельной угрозой. Проще говоря, женщина сошла с ума и принялась уничтожать всех, кто находится поблизости, не делая различия между друзьями и врагами. Прошла, однако, малая толика времени, и наспех построенные логические цепочки рассыпались, раскатив ненужные более звенья по всем углам трюма.
«От твоей руки». Непохоже на голословное обвинение, высказанное в сердцах. Я наклонился над телом служанки, пока еще сохранявшим упругие формы. Что это блестит под скрюченными пальцами? Шнурок с плотно насаженными через равные промежутки стальными колечками. Если не ошибаюсь, в народе такое оружие называют удавкой. Вала покушалась на жизнь своей госпожи? Должно быть, имелся повод. А удар стилетом — всего лишь равноценный ответ. Вот так-то, никогда не нужно торопиться: можно легко попасть впросак. Я ведь был готов признать женщину тем самым подосланным ко мне убийцей, а она защищала собственную жизнь, не более. Хорошо, что мне привычнее медлить, чем действовать не раздумывая, к тому же Вуаль все равно не позволила бы проявить чудеса ловкости, оставив в моем распоряжении только серебряный «щит». Впрочем, против стилета и такой малости хватило бы…
— Не плачь о ней, нам повезет меньше.
Я похож на человека, готового плакать над первым же попавшимся трупом? Ах да, Вала наверняка напела госпоже о кошке и о том, как постыдно взрослому парню возиться со зверями.
Поднимаю голову. Женщина повернулась в мою сторону, задумчиво разглядывая пятна крови на лезвии, не стертые обратным движением через слои ткани.
Нехорошо оставлять оружие неприбранным.
— Не хочешь привести клинок в порядок?
— Зачем?
— Чтобы ржой не пошел. Гляди, стоит упустить время…
— За время, отпущенное нам, ничто не успеет случиться. А после все станет неважным.
Она еще раз подняла стилет поближе к глазам, о чем-то раздумывая или сожалея, потом метнула в один из тюков. По всем законам мира, в том числе и по всем известному, связывающему между собой везение и отсутствие разума, клинок должен был воткнуться в рыхлую громаду, если же вспомнить явленное в убийстве противника мастерство, женщина с легкостью могла поразить и такую цель, как сундук. Однако все получилось наоборот: стилет ударился о ткань и отскочил на пол, а само движение показалось мне неловким, почти скованным. Ничего не понимаю… Словно передо мной оказался совершенно другой человек. Но нельзя же в считаные мгновения напрочь разучиться владеть оружием!
— О, не попала!
Веселая, совсем девчоночья легкомысленность в голосе. Да что творится на этой утлой, по презрительному определению Мантии, посудине? Опять же горестное замечание о времени… Пора начинать пугаться? Ладно, раз уж подружка упрямо молчит, обратимся с расспросами к другой девице, судя по всему уставшей от необходимости хранить молчание.
— И сколько нам отпущено?
Она чуть склонила голову вправо:
— Может, до полуночи, самое невероятное — до утра.
— Почему ты так уверена в сроках?
— Потому что в двенадцати часах пути отсюда есть только один порт, на рейде которого можно встать и попросить о помощи. Но вряд ли хоть один человек осмелится ступить на палубу обреченного судна.
— Обреченного?
— Судна, захваченного райгом.
Опять это слово! Мне срочно нужны сведения, иначе начну злиться. А когда я разозлюсь, последствия могут оказаться печальнее тех, что представляются рассказчице.
— Объясни толком, о чем идет речь!
— Ты не знаешь?
Встречный вопрос наполнен удивлением под завязку. Ну да, не знаю. А разве я обязан знать все и вся? Да если признаться по совести, предпочел бы забыть как страшный сон целую уйму вещей. Забыть и не вспоминать. Никогда.
— Представь себе.
— Бедненький…
Забавно, но в ее голосе нет насмешки. Она и вправду сожалеет. Наверное, потому что считает: знай я все подробности, мне было бы легче… смириться? Да, именно так.
— И все же объяснишь?
Женщина помолчала, потом присела на сундук, небрежным движением руки предлагая и мне проделать то же самое, то есть прислонить пятую точку к удобному для длительного времяпрепровождения месту.
— На корабль попала заблудившаяся душа.
— Заблудившаяся?
— Не ушедшая за Порог. Так бывает, когда тело не погребено по правилам или вообще не погребено. Если человек не успел вознести молитву Серой Страннице, она может и не захотеть взять его душу с собой. Вот тогда появляются райги. Злобные духи, несущие смерть всем живым.
Во что другое, а в злобу верю сразу и без колебаний: кому понравится шататься между мирами, не в силах преодолеть границу ни с одной, ни с другой стороны? Я бы тоже в подобном положении не мог похвастаться хорошим характером. А вот по второму утверждению у меня народился уточняющий вопрос:
— Разве бродячий дух может убивать? Он же лишен плоти, стало быть…
Женщина усмехнулась:
— Убить можно и словом, а оно бесплотнее даже духа. Достаточно, чтобы райг появился, остальное сделают сами люди.
Кажется, начинаю прозревать:
— Хочешь сказать, корабль обречен, потому что капитан боится райга?
— И капитан, и те, кому он сообщит о своей беде. Но причалить к берегу мы не сможем уже никогда. А по прошествии двенадцати часов шекка сгорит посередине реки вместе со всеми, кто находится на ее борту… Остается только молить Серую Странницу быть милостивой к нашим душам.
Глупая история. Опасная история. И пока совершенно лишенная смысла.
— Но откуда этот страх? Если райг бесплотен, в чем состоит угроза живым?
— Рассказывают, он вселяется в чужие тела, изгоняя из них прежние души, а потом пытается умереть вместе с телом, чтобы попасть за Порог. Но спорить с богами напрасно, а райг пробует. Снова и снова… Говорят, иной раз гибли целые города. До того дня, как было решено уничтожать проклятых без промедления.
— Значит, капитан…
— В ближайшем порту сообщит о проклятии, потом отплывет подальше и предаст шекку огню.
— Но ты упомянула о возможной помощи?
— На нее не стоит уповать.
— И все же?
— Если найдется отчаянный Проводник, он может избавить корабль и нас от проклятия. Но я никогда прежде не слышала о таких смельчаках.
«Проводник»? Откуда и куда? Ну-ка, драгоценная, хватит отмалчиваться!
«Я всего лишь не мешаю тебе вести беседу…»
Теперь побеседуем мы с тобой. Что это за райги и как с ними обходиться? Выкладывай!
«Любезная госпожа рассказала тебе главное, любовь моя… Тело умирает быстро, но если душа была слишком сильно к нему привязана, она не может шагнуть за Порог вовремя, пока Врата открыты, а потом становится поздно и Сфера Сознаний оказывается недостижимой мечтой…»
И как ослабляется связь? Молитвой? Разве такое возможно?
«Разумеется… Обращение к богам суть колыхание Прядей. Словно игра на лютне: стоит коснуться натянутой струны в одном месте, волна пройдет из конца в конец, отразится, вернется к молящемуся, разрывая ниточки, связывающие душу и тело…»
Райг — не успевший помолиться перед смертью, так?
«Или тот, за кого не вознесли мольбу…»
Но ведь внезапная смерть не редкость. Так почему же подлунный мир не наводнен райгами?
«Потому что всему поставлены свои пределы… Не ушедший на покой дух сохраняется в оболочке мертвого тела, пока то не рассыплется прахом, либо пока не будет перенесен на новое место обитания…»
Как именно?
«Посредством любой жидкости… Если взять мертвую плоть и поместить в сосуд с водой, а потом пропитать полученным настоем какой-нибудь предмет, райг поселится в нем…»
Пропитать? Но кровь тоже жидкость, и это означает… Ворона!
«Где?..»
Я ворона! Проворонил по незнанию… Та граха, которую задушила моя кошка. В клюве была косточка, а на палубу пролилась кровь. Теперь понятно: проклятие кораблю заработано моими скромными усилиями.
«Можно подумать, ворону грыз ты сам…»
Мне надо было лучше следить за Шани. Но время вспять не повернуть…
«Очень верно подмечено!»
Хорошо, подумаем о будущем. Как избавиться от райга?
«Это работа Проводника…»
Подробнее!
«Есть целый клан людей, занимающихся общением с духами — как упокоенными, так и заблудившимися. Кто-то от рождения наделен особой чувствительностью к колыханиям Прядей, кто-то достигает ее посредством магии и зелий… Они могут распознать дух и даже поговорить с ним, разумеется если дух будет настроен на разговор…» — В голосе Мантии послышалась легкая издевка.
И Проводники знают, как снять проклятие?
«Да… Но не слишком любят этим заниматься…»
Почему?
«Потому что проще держать народ в страхе, чем протянуть ему руку помощи…»
И то верно. Пока все дрожат перед опасностью быть проклятыми, облеченные могуществом маги пользуются уважением и почетом, пусть и не заслуженным, но таким притягательным! А лишняя пара-тройка деревенек или суденышек, спаленных под благочестивые и скорбные молитвы, только поспособствует укреплению власти над умами. Если же взять и избавить народ от беды, это деяние войдет в привычку и перестанет считаться чудом. Более того, будет повсеместно требоваться, а не испрашиваться со слезами на глазах и коленями, уткнувшимися в землю. Разумно. Но мерзко, как все, поверенное трезвым и жестоким расчетом.
Я могу что-то сделать?
«Право, затрудняюсь с ответом, любовь моя… Видишь ли, дух-бродяга не существует ни на одном из уровней, обреченный пребывать между, и уловить его присутствие можно только по колебаниям Прядей… Можно сплести ловушку и поймать его, но… Ее нужно готовить там, где ты способен только разрушать…»
Значит, мне остается сидеть и ждать смерти?
«Если тебе нравится провожать людей до Порога, почему бы и нет? Но ты в любую минуту спокойно можешь уйти, ведь никто не в силах тебя остановить…»
Тогда мне придется скинуть Вуаль.
«Конечно… И это не будет огромной потерей, верно?..»
Я не выполню поручение Ксо.
«Думаешь, он надеется на выполнение? Не смеши меня, Джерон!..»
Мне плевать, на что надеется кузен. Я сам приказал себе это сделать. И сделаю.
«Но помни о своем обещании: если тебе будет угрожать опасность, ты…»
Я не сумасшедший, драгоценная. Но угрозы пока еще нет. Скажи, райг действительно способен проникнуть в живое тело?
«Если у тела ослабла связь с душой…»
В каких случаях подобное может произойти?
«Потеря рассудка… Смертельный испуг… Тяжелая болезнь…»
Так, посчитаем шансы. Команда корабля здорова как телесно, так и душевно, да и страха особого не испытывает. Впрочем, теперь становится понятно, почему капитан решил нас запереть: полагал, если дух вселится в кого-то из женщин и нападет на остальных, я вполне смогу справиться, а вот если райг попадет в тело кого-то из речников, хлопот не оберешься. Правда, с тем же успехом капитан мог подозревать меня в слабоумии… Как говорится, повод есть, хотя истинной причины никогда не существовало. Мне не угрожают ни болезнь, ни испуг, ни безумие. Насчет странной путешественницы не уверен, правда, ее действия выглядят вполне осмысленными, лишенными и легкой тени паники. Кстати о действиях: откуда вдруг взялась неловкость? Мгновенный переход от хладнокровного и умелого убийцы к девице, не знающей, с какого конца браться за оружие, не то чтобы ужасает воображение, но тем не менее…
— Я тебя напугала?
Нет, разумеется. Заставила задуматься и поболтать с более осведомленной особой, только и всего.
— Извини. Наверное, лучше было не рассказывать.
— Напротив, спасибо за рассказ. А бояться нет смысла: либо мы и в самом деле обречены и не сможем избежать судьбы, либо помощь все же придет. И в том и в другом случае страх — только лишняя трата сил.
— Верно.— Кажется, где-то там под кружевом губы женщины тронула улыбка.— Тогда, может быть… Проведем оставшееся время с обоюдной пользой?
Накидка поползла назад, задержалась на плечах не более вдоха и, мягко шурша, стекла на пол.
Лицо с правильными чертами, бледное, удивительно спокойное, почти отрешенное, но чувствуется, что это спокойствие — итог длительных и настойчивых тренировок, словно каждый миг усилия тратятся не на напряжение мышц, а на расслабление. Темные, тусклые волосы острижены коротко, впрочем, оно и понятно: если вечно закрывать лицо и голову, вспотеешь в два счета, а возиться с косами, похоже, у женщины нет желания. Приятная внешность, но не более. И уж совсем не настраивает на то, что называется «провести время с пользой». Пользой для наших тел, имеется в виду.
— Не нравится? — Она словно и не ожидала иного результата.— А так?
Я не заметил момента перехода между обликами. Возможно, из-за Вуали, но вряд ли даже обостренные чувства помогли бы мне увидеть плавное и невероятно быстрое превращение отшельницы в чувственную куртизанку. Осанка потеряла строгость, взамен приобретая гибкость и свободу, грудь, вдох назад почти незаметная, выступила вперед и округлилась, даже черты лица словно расплавились и перетекли в иную форму, укрупнив рот, подняв скулы и зарумянив щеки. Передо мной предстала совершенно другая женщина, и в то же время какой-то частью сознания я понимал: чуда не произошло. Ни одна Прядь пространства, связанная с Силой, даже не вздрогнула. Это не магия. Но что это, фрэлл меня подери?!
— Так лучше?
— Намного. Только если и впрямь не желаешь тратить время зря, лучше расскажи, как ты делаешь то… что делаешь.
Она удивленно улыбнулась, качнула головой — и наваждение ушло. Все вернулось на свои места. Все, кроме моего душевного спокойствия.
— Смотри, больше предлагать не стану.
— И не надо. А то пожалеешь. После.
— «После» не будет, неужели ты еще не понял?
У тебя, возможно. Но по людским меркам у меня впереди достаточно дней. И если удача не откажется быть моей попутчицей, они сложатся в цепочку лет.
— Забудем хоть ненадолго о бедах! Правда, прежде мне хотелось бы узнать твое имя. Если ты не против.
— Хельмери. Но достаточно и короткого Хель. А ты?
— Джерон. И позволь не называть полностью родовое имя: оно звучит почти отвратительно!
Женщина снова улыбнулась, с благосклонностью принимая мою шутку:
— Так что ты хочешь узнать обо мне, Джерон?
— Все, что расскажешь.
— Так много?
— Так мало. Меня поразило твое умение… изменяться.
Услышав в моем голосе восхищение, Хель грустно вздохнула:
— Я была бы счастлива избавиться от этого умения навсегда.
— Разве оно ужасно?
— Оно невыносимо… Впрочем, лучше начать с начала. Я лицедей.
— Актерствуешь?
— Если бы… — Горестный вздох, и следом за ним потрясенное: — Ты никогда не слышал о нас?! Истинных лицедеях?
Я много о чем не слышал и еще большего не видел. Иногда мне кажется, что жить стоит только ради приобщения к чудесам мира. А порой хочется закричать: «Хватит! Мой разум устал от чудес!»
— Прости, нет.
Женщина смежила веки, а когда снова взглянула на меня, безмятежная печаль бледно-голубых глаз утонула в спокойствии всего лица.
— Я помню всех, с кем встречалась за свою жизнь. Но помню не так, как обычные люди, а… всем телом. Всем нутром. И могу в любую минуту показать любой оставшийся в памяти образ без грима и прочих ухищрений, почти без усилий. Я просто пускаю кого-то другого пожить вместо себя.
Невероятно! Но возможно, раз уж я сам стал этому свидетелем. Драгоценная, не разгонишь тьму моего невежества? В чем здесь фокус?
«Мог бы и сам догадаться…» — ворчливо вздохнула Мантия.
Предпочту приобщиться к мудрости, истекающей из твоих уст.
«Льстец… Если бы ты не упрямился, воспользовался своими невеликими силами и рассмотрел бы ее Кружево, сразу все понял бы…»
Упрямство — главное мое достоинство.
«За неимением других… Что ж, слушай. Кружево лицедея сплетено особым образом: имеется не просто повторяющийся контур, а целая их вереница, причем каждый последующий тоньше предыдущего… Когда любой человек видит, слышит, обоняет и осязает, полученные знания об окружающем мире просеиваются через Кружево, на котором остается только необходимый опыт, но не больше того. Обычная память. А прочее, огибая Нити, растворяется в пространстве, возвращаясь к своим истокам… Но с лицедеем происходит иначе: в его Кружеве остается все. Малейшие впечатления, детали, которые наблюдателям могут казаться несущественными, но именно из них и складывается суть образа…»
Множество сит, одно другого мельче? И то, что смогло пройти через крупные ячеи, непременно задержится где-то чуть дальше?
«Именно… Задержится, навсегда оставаясь не только в памяти, но и доступным в любое время, были бы желание и надобность…»
Восхитительно! Это же так удобно!
«Думаешь? Расспроси имеющегося под рукой свидетеля и выясни, много ли в ее жизни удобств»,— ехидно посоветовала Мантия.
Расспросим. Благо других занятий, помогающих рассеять скуку, пока не предвидится:
— И часто ты так поступаешь?
— Когда необходимо.
— То есть тебе не нужно, скажем, учиться шить или драться, достаточно только увидеть, как это делают другие?
Хель молча кивнула.
— Ценное качество.
— О да, стоящее полновесного золота! Но я отдала бы все сокровища мира, лишь бы перестать быть лицедеем.
— Почему?
На миг ее лицо скривилось, словно от невыносимой боли, но спокойствие привычно вернулось, хотя теперь я уже смог заметить, каких усилий это стоит женщине.
— Потому что, живя чужими жизнями, я теряю свою.
«Теперь понял?»
Признаться, не совсем.
«Когда лицедею нужно показать чей-то образ, по слоям Кружева начинается обратное движение воспоминаний, но ведь они не могут выйти на свет, если место уже занято? Не могут. Поэтому истинная сущность вынуждена на это время отступать в сторону…»
Хочешь сказать, даже сейчас, когда Хель предлагала мне приятно провести время, она…
«В эти мгновения ее изначальной не существовало…»
Забавно. Рядом со мной была другая женщина. Точнее, слепок, сделанный невесть с кого случайно или преднамеренно. Она доставила бы мне удовольствие, но сама при этом не испытала бы ничего, никаких чувств. И не запомнила бы ни единого момента, потому что… Воспоминания неспособны запоминать. Оттиски не могут создавать новые гравюры.
Кошмарный дар, верно?
«Хорошего в нем мало, не спорю… Но и он может быть полезным…»
Полезным? Кому? Самому лицедею? Да, Хель смогла защитить свою жизнь, но лишь потому, что в ее кладовой нашелся подходящий обрывок памяти. А если бы не нашелся?
— Сочувствую.
Она благодарно качнула головой:
— Не жалейте, не надо. Лицедеям хорошо платят за службу.
— И в чем заключается служба, позвольте узнать?
— Мы запоминаем человека до мельчайшей черточки, все его слова, жесты, вдохи и выдохи… И каждый знает: мы не можем изменить то, что запомнили. Когда понадобится, повторим все точно таким же, как видели и слышали.
Не могут изменить? Разумеется, не могут! Если Кружево лицедея настроено только на просеивание, разложение образов на фрагменты и хранение полученных песчинок, в нем почти не остается свободных Нитей и Узлов для смешения струек получаемого опыта. Вернее, самый первый слой наверняка позволяет жить обычной жизнью, со всеми полагающимися потерями и обретениями, но необходимость часто пользоваться воспоминаниями отнимает время на собственную жизнь, следовательно… Да, завидовать нечему.
— И кому нужны ваши услуги?
— Многим. Огласить наследникам завещание главы семьи. Передать личное послание. Показать невесте жениха или наоборот. Сохранить в памяти важное событие.
— Постой! Ты можешь запоминать сразу нескольких участников, если уж упомянула о целом событии?
Хель кивнула:
— Да. Хотя это требует очень многих сил, но и ценится гораздо дороже.
— И ты можешь потом показать все происходившее?
— По очереди. Поэтому для сохранения особенных событий всегда приглашают нескольких лицедеев.
И все-таки восхитительный дар. При всей своей тяжести. Если смириться и принять судьбу, разумеется.
— Значит, платят хорошо?
Голубые глаза подтверждающе моргнули.
— Весьма.
— Но оплата не покрывает расходов?
Хель отвела взгляд, печально опуская подбородок, и тихо произнесла:
— Было бы нечестным только жаловаться на судьбу, и все же… Я мечтала бы родиться заново, без своего умения. Наверное, ты не поймешь… Мой отец был лицедеем.
Слово «отец» она выделила заметным нажимом, как будто именно в личности ее родителя или в его деяниях и крылся корень всех бед. Но для меня прояснения не наступило, потому пришлось поступить чуточку жестоко, беспечно заявив:
— Иначе, наверное, и быть не могло, ведь при зачатии ребенка без мужчины не обойтись.
— Мой отец! — Теперь слово выделилось и повышением тона голоса.— Не супруг моей матери, а отец!
Немаловажная деталь. И последняя из необходимых. Можно не продолжать расспросы, тем более уже вдоволь потоптался по незаживающей ране. Дальше расскажу сам:
— Ваша мать была из благородного рода, ее против воли отдали замуж, или же за годы, прожитые вместе с супругом, она не смогла стерпеться с ним, а может, пришлец, с которым случайно пересекся ее путь, воспользовался своим даром убеждения… Женщина не устояла. Не захотела устоять. А он и не вспомнил о своем безрассудном поступке, исчезнув из вида, когда жалеть было уже поздно… Не нужно подтверждать или опровергать мои предположения, прошу тебя! — добавляю, видя, как губы Хель нетерпеливо и болезненно вздрогнули.
— Но так все и было. До двенадцати лет я жила, даже не подозревая о своем наследстве.
— И была счастлива неведением, хотя страдала от множества детских бед, полагая их необоримыми. А потом, когда пришла пора взрослеть и вступать в права обладания Даром, чужие лица и голоса хлынули наружу, пугая родителей и слуг. И пугая тебя, потому что целые часы собственной жизни бесследно пропадали из твоей памяти… Может быть, нам не стоит продолжать этот разговор?
— Почему же? — Обращенный на меня взгляд стал совсем светлым.— Я первый раз встречаю человека, который понимает меня от начала и до конца. Наверное, наша встреча — прощальный подарок судьбы. Жаль, что у нас осталось совсем немного времени, но знаешь… Последние дни в моей груди словно набухал ком, от которого становилось все труднее дышать, а сейчас он исчез. Полностью. Ты настоящий волшебник!
Понимаю до последней крохи? Да, это единственное, на что я способен. Понять. Кого угодно, только не себя самого. Наверное, такова истинная плата за любое могущество: ты можешь осчастливить своими действиями весь мир, но, чтобы обрести немножко собственного счастья, нужно найти иголку в стоге сена, каплю в море, человека в толпе… Короче говоря, совершить невозможное. Чудо. Но если ты сам чудотворец, тебе никогда не удастся сотворить чудо для себя, остается только покорно и терпеливо ждать, веря и надеясь. Но сидеть и ждать скучно, не правда ли?
— Я просто дал тебе возможность выговориться.
— Но я же почти ничего не сказала!
Верно. Слов было произнесено немного. Хотя чтобы передать суть человека, предмета или события, не всегда нужно погружаться в дебри рассуждений. Достаточно главного — соответствия сказанного, подуманного и существующего в действительности. Достаточно собрать вместе три стороны зеркала; если указанное условие выполняется, хватит и нескольких слов.
— Ты не смогла бы сказать то, что по-настоящему необходимо было отпустить на свободу. Согласна?
Она помолчала, напряженно размышляя, но не стала спорить:
— Да, я не призналась бы в грехах родителей.
— И совершенно зря, потому что их грехи не твои. Тебе нечего стыдиться.
— Но когда люди узнают о моем происхождении…
— Начинают посмеиваться, шептаться за спиной или сокрушаться? Разумеется. Люди всегда так поступают.
— Но ты… Ты не сделал ни того, ни другого, ни третьего.
И опять сглупил. Стоит обратиться к самому себе с любимым вопросом Мантии: до каких же пор? Только бы женщина не продолжила плести цепочку логических выводов и не объявила меня не-человеком…
— Я нахожусь примерно в том же положении, что и ты. А стоя рядом на дне одной и той же ямы, глупо вести себя подобно заглядывающим в нее сверху.
Хель заинтересованно подалась вперед:
— А что случилось с тобой? Ты же не лицедей.
— Но наши судьбы похожи. Я тоже родился нежеланным, а когда повзрослел, увидел в глазах родственников презрение и страх. И желание избавиться от меня, пока не стало слишком поздно.
— И?
Как мы все любим со стороны переживать чужие несчастья! Впрочем, не буду обижаться на женщину, с которой жизнь обошлась на редкость сурово, а, напротив, подарю ей несколько минут другой жизни. Не совсем моей, поскольку не могу рассказать всего, но другой, и это главное:
— Они сделали попытку. Неудачную. Вернее, неудавшуюся. Боги не захотели обрывать нить моей судьбы, уж не знаю по какой причине. Я остался жив, а люди вокруг… Представляешь, смирились с моим существованием. И даже начали извлекать из него выгоду. Но я не против. Если могу хоть чем-то порадовать или помочь, значит, не зря появился на свет.
— Не зря появился…
Хель рассеянно провела пальцами по тонким губам.
Задумалась о чем-то своем? На здоровье. Думать вообще полезно, особенно когда других занятий под рукой все равно не находится.
Но она что-то говорила о мечтах…
— А если бы ты могла избавиться от своего Дара?
Голубые глаза непонимающе расширились.
— Избавиться?
— Ну да. Насовсем.
— Сие невозможно.
Что мне особенно нравится в собеседнице, так это уверенность по поводу и без оного. Дорого бы я дал за обладание таким качеством, ибо сам наделен совершенно противоположным: постоянными сомнениями.
— Ты сказала, что мечтаешь перестать быть лицедеем. Мечтаешь родиться заново. Конечно, рождение ни я, ни кто другой обеспечить не сможет, но вот насчет исполнения желания… Ты слышала что-нибудь о «коконе мечты»?
Хель горько фыркнула:
— А кто не слышал? Но все это лишь сказки для малышей.
— Почему же только для них? Взрослые тоже любят послушать волшебные истории о героях, спасающих принцесс…
— Из лап ужасных драконов?
А вот теперь можно обидеться. Драконы ужасны? Разве что своей настырностью и лишь некоторые. В большинстве же… За исключением меньшинства, то есть меня.
— Не только. И не говори, что вечерней порой на постоялых дворах, когда эль и вино согревают душу, ты никогда не прислушивалась к песням бродячих певцов и словам сказителей! Ведь слушала затаив дыхание, верно? Слушала?
Она робко улыбнулась, признавая:
— Поймал. Слушала, конечно.
— Потому что желала обрести средство от своей беды. Пусть недостижимое и несбыточное, но то, о котором можно вспомнить в особенно грустный день и на которое можно надеяться, раз уж ничего другого не остается. Угадал?
— И как тебе это удается?
— Что именно?
Хель пораженно приподняла брови:
— Ты будто видишь меня изнутри. Будто… Ну да, как я повторяю чью-то поступь, слова и жесты, ты делаешь все то же самое, но с мыслями! Может быть, и в тебе течет кровь лицедея? Или кого-то еще?
Лицедея? Нет, милая, моя мать не грешила с заезжими молодцами, и на чистоту собственной крови я вполне могу рассчитывать. К тому же, хоть ты и верно подметила внешние проявления моей любимой забавы и одновременно моего проклятия, до сути не докопалась. Оно и к лучшему, разумеется… Лицедей запоминает образы и хранит в неизменности, у меня же все некогда увиденное и прожитое сплетается в единый узор, узлы которого не стоят на месте, то ли неуклюже хромая, то ли танцуя. Вот они столкнулись, снова отскочили, подарили друг другу пару витков, тем самым меняя и свой вид, разбежались в стороны, спеша навстречу товарищам по несчастью…
Я не пускаю кого-то другого жить моей жизнью. Я примеряю чужие жизни на себя, и, если находится хоть один совпадающий по начертанию отрезок кружева, сплетенного судьбой, мысли и чувства того, с кем меня свела дорога, перестают быть тайной. Тайной прежде всего для моего собеседника, и этот «дар», пожалуй, потяжелее лицедейского. Хель всего лишь воскрешает воспоминания, но не живет ими. А я проживаю. Жизни. Чужие. ВМЕСТЕ со своей.
— Не знаю. Может быть, ты и права. Но если бы моя способность передавалась от отца к сыну, о ней было бы известно и таких, как я, без счета бродило бы под лунами!
— Без счета? Вряд ли.
— Сомневаешься?
Женщина взглянула на меня очень серьезно, почти непререкаемо:
— Тебя ведь тоже не радует твой Дар?
— Честно говоря…
— Я пускаю кого-то на свое место, но потом не помню, что делала и говорила. Это больно, и все же когда рана существует только в воображении, к боли можно притерпеться. Но ты-то помнишь все!
— Помню.
— Ты пускаешь в себя чужие жизни по собственному желанию, не получая за это платы?
Она потрясена? Было бы чем. А может, мне действительно начать требовать плату за свои услуги? Помогаю ведь. Правда, еще больше причиняю вреда… Нет, стоит заикнуться о деньгах, сразу выяснится, что я еще должен буду приплачивать. Так не пойдет!
— Не сказал бы, что очень сильно желаю, однако… Запросто могу пройти мимо, это верно. В отличие от тебя.
— И тебе нравится?
— Проходить мимо?
Хель укоризненно качнула головой:
— Жить чужими жизнями.
Позволяю и своему недовольству выглянуть наружу:
— Почему ты так настаиваешь на ответе?
— Я… Мне…
Женщина осекается, мучительно подбирая подходящий ответ. Который мне прекрасно известен, стоило только сделать вдох и задуматься. Одно неосторожное движение — и на чужом сердце может появиться новый шрам, а потому срочно исправляю ошибку:
— Извини. Ты просто хочешь знать, каково это, потому что сама не можешь даже вообразить. Все правильно?
Голубые глаза благодарно светлеют.
— Хорошо, попробую объяснить. Сознание словно делится пополам, и одна его часть по-прежнему остается в полном моем распоряжении, а вторая отдается во власть чужих чувств и переживаний. Правда, нередко бывает так, что невозможно провести границу между этими частями… На каждом вдохе и выдохе я испытываю чужие желания, занимаю ум чужими мыслями, страдаю от невозможности исполнения чужой мечты, а потом полностью возвращаюсь к себе. То есть в себя. Прожив не только свою, но и чью-то еще жизнь. Тебе проще: ты хранишь только обрывки воспоминаний, а мне иногда случается пройти в мыслях весь путь — от рождения и до гибели.
— Целую жизнь… — повторяет Хель.— За несколько вдохов… Сколько же раз ты делился своим временем с другими?
А и верно, сколько?
— Я не вел подсчета. Зачем?
— Но ведь ты тоже теряешь!
Улыбаюсь, широко-широко:
— Давай взглянем с другой стороны. Вместо одной я успеваю проживать много разных жизней, и, если сложить все их вместе, получится, что живу почти вечно! Стоит ли горевать?
Женщина вздохнула:
— Ты помнишь, это совсем другое.
— Согласен. Поэтому и спросил, слышала ли ты о «коконе мечты».
— Думаешь, он мог бы мне помочь?
— Люди верят.
— А ты?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Да, не особенно верю, но чем фрэлл не шутит? Вдруг у нее получится? А я смогу честно сказать Ксаррону, что использовал его посылку для благого дела, заодно обрету возможность действовать в полную силу, безо всяких ограничений, мной же самим и придуманных. Потому что, признаться, полотняный мешочек на груди при всей его невесомости ощутимо оттягивает шею тяжким грузом обещаний.
— Не знаю. Но почему бы не попробовать?
— Сначала его еще нужно достать, и кроме того… — В голосе Хель впервые за все время беседы проскочили нотки неуверенности.
— Есть трудности?
Женщина провела ладонью по сукну тюка, на котором сидела:
— Если я сейчас избавлюсь от своего Дара, то… Стану никому не нужной. У меня совсем не было времени научиться жить своей жизнью: я всегда в разъездах, всегда в пути, от одного заказчика до другого, от одних лиц и слов к другим, и, чтобы сохранить память свободной, мне нельзя часто видеть посторонних людей и разговаривать с ними, иначе слишком рано потеряю свою ценность. Со мной всегда рядом служанка, которая ограждает меня от ненужных встреч. Была рядом… — Короткий взгляд на застывшее на полу тело.— Она любила меня. По-своему. Еще когда я была совсем девчонкой, не знающей об уготованной мне судьбе, Вала прислуживала мне. И сейчас она хотела всего лишь облегчить мои страдания, отправив за Порог, прежде чем корабль охватит пламя.
— А по-моему, она поторопилась. Ведь мы еще не знаем, умрем ли через двенадцать часов.
Узкие плечи приподнялись и опустились:
— Она исполняла свой долг. Намеревалась исполнить. Но мне почему-то не захотелось умирать так быстро…
— И правильно! Умереть никогда не поздно. Но ты так и не объяснила, почему вдруг засомневалась, стоит ли исполнять мечту.
— Да, верно… Мне уже немало лет, треть из которых я никогда не смогу вспомнить. Еще одну треть могу вспоминать только с грустью, а последнюю… Ее и вспоминать нечего: одна бесконечная дорога. Придется начинать все сначала, без надежды на успех. Пока я уверена, что нужна людям, хотя бы служа посыльным, но, если перестану быть лицедеем, кто поручится, что моя новая жизнь будет столь же полезной? Ты поручишься?
Конечно нет. Заглядывать в будущее — неблагодарное занятие, которым занимается только Судьба, в канун нового года бродящая по трактирам и балующая подвыпивших гуляк предсказаниями, которые неизменно сбываются, но таким образом, что и вообразить трудно.
— Не хочешь ступить на новую дорогу?
— Нет, не хочу.
Хель улыбнулась. Своей собственной, а не заемной улыбкой: печальной, еле заметной и очень терпеливой.
— Наверное, и правильно.
— Но ты разочарован, не отрицай, я вижу.
Разумеется, разочарован. У меня был великолепный шанс отделаться от сковывающего по рукам и ногам обещания, но все старания прошли впустую.
— Разочарован, будто у тебя есть тот самый «кокон» и ты хотел подарить его мне. Но ведь это не так? Не так?
Что ж, Джерон, соберись с силами, призови на помощь все свое «лицедейское» мастерство, распахни глаза, улыбнись пошире и правдиво солги:
— Увы. Но я знаю человека, который держал его в руках, и можно было бы…
Тяжелый всплеск за бортом. Следом еще один. Стон натянувшихся якорных канатов.
Женщина сдвинула брови:
— Встали на рейде?
— Скорее всего. Значит, доплыли до какого-то порта.
Торопливые, но уверенные шаги по палубе. Стук. Шуршание веревок. Похоже, спускают на воду шлюпку. Капитан собирается отправиться за помощью или же, что вероятнее, только сообщить о постигшей шекку беде. Потом вернется, отплывет подальше и спалит свой корабль дотла вместе с грузом и пассажирами. Не то будущее, к которому стремлюсь я и которого заслуживает Хельмери, стало быть, у меня есть еще час, не больше, а по его истечении придется в ярких красках рассказать Наржакам, что именно я думаю о бродячих духах, упрямых капитанах и заносчивых Проводниках. Всего один час покоя.
Шлюпка вернулась быстро, слишком быстро, чем только укрепила наши худшие опасения: о райге доложено, Проводники записали себе в регистр еще одно подлежащее уничтожению судно, и наступает пора готовиться к уходу за Порог. Хель приняла похороны надежды спокойно; впрочем, женщина с самого начала не верила в возможность помощи. Я тщательно размял плечи — на всякий случай: вдруг удастся оттянуть момент обращения к Пустоте как можно дольше? А тем временем отлучавшиеся с корабля вновь поднялись на борт шекки, знакомо прошлепав по палубе босыми ступнями. Или не совсем знакомо…
Странный звук. Как будто человек при каждом шаге хлюпает водой. Кто-то из команды искупался? Вряд ли. Наверное, случайно вывалился из шлюпки. Хотя это предположение звучит совсем уж нелепо: чтобы потомственные речники не могли удержаться даже в самой вертлявой лодчонке? Не поверю. Тогда кто же мокро шлепает наверху?
Шаги неторопливо пересекли «Сонью» вдоль, вернулись, стихнув рядом с решеткой люка, которую кто-то успел предусмотрительно прикрыть полотном «рыбьей кожи», погрузив трюм в густой сумрак.
— И в самом деле, на судне райг,— признал незнакомый голос.— Где же вы ухитрились его подцепить, капитан?
Ответа не последовало, но вопрошающий в нем и не нуждался, продолжая бормотать себе под нос:
— И похоже, врос прямо в доски палубы… Сильный… Или ему хорошо помогли, по незнанию, а может, и нарочно… Ладно, не будем терять время. На судне есть еще люди, капитан?
— Вы видите перед собой всех.
В голосе незнакомца явственно послышалось лукавое сомнение:
— Неужели? А мне кажется… Вы ведь не обманываете меня, капитан? Ведь у вас нет причины меня обманывать?
К чести Наржака, тот остался неколебим, утверждая:
— Только команда.
Пришелец помолчал, потом с ехидцей заметил:
— Я спрашиваю не только о живых. К примеру, прямо под нашими ногами лежит тело, совсем недавно простившееся с жизнью.