Валерий Иващенко

Горький пепел победы

В ту благословенную пору, когда уже не донимают холода, но не наступила еще удушающая летняя жара, все это и случилось. А еще вернее — началось. Небольшой приграничный городок Эрбис, удельное владение сиятельного барона и кавалера ордена Огненной Подвязки их милости Эрбиса, тогда утопал в нежно-лиловой кипени сирени. В садах и палисадниках уже загорелись первые ослепительно-белые звездочки жасмина, и сама природа буйствовала, словно радуясь первому году мира. Ведь только этой зимой закончилась непонятная и страшная война, в которой обуянные жаждой крови все воевали против всех.

Оттого и понятно, что почтенные горожане, заслышав с окраины непонятный шум, первым делом по неистребимой привычке припомнили — хватает ли в погребах припасов, а в прикопанных тайных ухоронках тяжеленьких кувшинов с вовсе необычным для них содержимым? И только затем похватали кто что смог из оружия да поспешили в нужном направлении.

По пути обыватели старательно посматривали во все закоулки и на зияющие пустотами останки не отстроенных еще с войны домов. Однако ни грузных троллей с их наводящими ужас шишковатыми дубинами, ни закованных в ржавые от крови доспехи гоблинов они, к своему облегчению, не приметили. Мало того, вывернувшаяся из переулка Сонька-молочница заверила, что и «елфы» не пожаловали — уж она их отчего-то всегда загодя чуяла. И кроме единственной паразитки, ныне определенной на отсидку в подвалы баронского замка, в округе этих ушастых головорезов вовсе и нету.

Стекались жители Эрбиса по пыльной кривоватой улочке к находящейся у окраины кузне, которую туда определил еще прадед нынешнего барона из соображения жить подальше от огня и для удобства господ проезжающих. И когда набралось горожан мало не сотня, они почувствовали себя гораздо увереннее и оттого прибавили ходу. Еще несколько дюжин шагов, и вот уже за крайними домами замелькали широкие поля с закатной стороны.

Городские стены развалили еще в прошлую войну, когда их милость барон что-то не поделили с их светлостью соседским графом Лестером. Потом останки сооружения вроде бы как исчезли сами собою — зато в самом городе вдоволь прибавилось добротных каменных построек. Их милость барон сначала лютовали, все порывались восстановить, а потом только рукой махнули — против магика или ватаги троллей все одно никакие стены не спасут.

Под утренним солнышком немного запыхавшиеся горожане увидели весьма примечательную картину, которую потом еще долго обсуждали с недоверием да тем зябковатым ощущением вдоль хребта, которое смыть можно только добрым глотком пива. Да ведь ненадолго — все одно через некоторое время дрожь пробирала опять, к вящей и тайной радости Сима-пивовара да обоих содержателей городских кабаков…

Кузня по-прежнему стояла у обочины уводящей на закат дороги и даже потихоньку дымила. Только вот рябой кузнец сейчас не оглашал округу звонкими ударами своих молотов и молоточков, а с весьма растерянной потной харей стоял под навесом. Рядом с ним обретались двое не менее хозяина закопченных подмастерьев и с видом немного помятым да испуганным зыркали на двух возящихся в пыли женщин. А уж вопили да ругались бабы так, что перепуганная тишина затаилась, наверное, где-то аж на опушке дальнего леса, не зная, куда ей и деться.

Одну горожане признали сразу. Рыжая до неприличия булочница Мазуня, известная в Эрбисе не столько своею выпечкою, сколько доступными каждому желающему женскими прелестями, азартно тузила грязную до неузнаваемости старуху. Приглядевшись, обыватели ахнули: в пыли под явно одерживающей победу пекаршей ворочалась старая портниха Ти, которая откуда-то всегда первой вызнавала и охотно разносила по городу все новости и сплетни, каждый раз припоминая все новые и новые подробности.

— Шлюха рыжая! — сипло завизжала Ти.

При этом она изловчилась, швырнула Мазуне в лицо пригоршню мягкой дорожной пыли. И пока та, отпрянув, попыталась кое-как утереть глаза и проморгаться, старуха ловко вывернулась из-под нее и теперь уже в свою очередь ухватила соперницу за огненные патлы. Азартно пихнула ее в бок острой коленкой и опрокинула смазливой мордашкой вниз. Сухонький старушечий кулачок с удивительной ловкостью замелькал в клубах поднятой пыли, каждый раз с хряском соприкасаясь с ухом своей куда более молодой противницы.

— Ах ты, лярва! — Пекарша кое-как прочихалась, размазала по лицу слезы пополам с грязью, выдернула из-под старушечьего башмака прижатые им свои юбки и в свою очередь принялась тузить портниху…

Только тут самые востроглазые да быстрые на голову из горожан, а потом уж и остальные, обратили внимание на чужака. Он спокойно сидел на отполированной задами старой колоде под навесом, на которой так хорошо было погомонить да выкурить трубочку, пока кузнец выполнит работу. С виду он был молод, недурно скроен и к тому ж ладен собою. Не красавец, по коим сохнут молодые девчонки, а подчас и их старшие сестры, но вполне ничего. Сидел и жмурился на утреннее солнышко, словно довольный жизнью котяра. Не портила первого впечатления и крепкая шпага, которая обреталась на боку пришлеца — уж мужчине оружие, особенно такое вот неброское, но добротное, всегда к лицу. А вот то, от чего враз нахмурились лица горожан и побелели от напряжения их стискивающие оружие ладони, оказалось длинным черным плащом до пят и по виду как бы не из драгоценного шелка. В придачу к плащу на левом кулаке мужчины зловеще поблескивало кольцо магика, что, согласитесь, было весьма и весьма плохо.

До урчания в сведенных холодными судорогами страха животах — вот как плохо. Носить такое имели право только некромансеры, да и то не каждый. Потомственный, опытный и опасный, как невесть что,— таково оказалось первое мнение. В отчего-то равнодушных глазах чужака вопреки их цвету первой зелени каждому почудилась если не смерть, то уж угроза ее точно.

А потому толпа сбилась плотнее, ощетинилась остриями и медленно, потихоньку стала пятиться…

И неизвестно еще, чем бы все это окончилось, только сзади раздался топот копыт да голос их светлости, который подоспел из своего полуразрушенного замка и теперь без разбору лупцевал плетью всех подряд.

— А ну дорогу дайте, смерды!

Крепкая привычка сбиваться в тесную груду, унаследованная от предков бесчисленных поколений, сработала не враз. Хоть их милость и потеряли на войне левую руку, отгрызенную гоблином-берсерком, да были вовсе не злые, но хлестать своих подданных барон принялся уже чуть ли не вполсилы. Знай полосовал по плечам и спинам нагайкой с вплетенными в хвосты тяжеленькими кусочками олова. Отец его, отличавшийся на редкость крепкой статью, одним ударом такой семихвостки ломал на охоте хребет матерому волчаре, но сын его людей все же немного щадил.

Пробившись через неохотно раздавшуюся толпу, барон с высоты седла мгновенно оценил ситуацию. Тронул каблуками мягких сапог конские бока, по дуге обогнул тучу пыли, из которой драчуньи уже еле-еле оказывались видны, и подъехал к кузнице. Миг-другой сверлил он чужака неприязненным взором, но все же плеть его устало опустилась и даже проворной змейкой влезла за голенище.

— Господин магик, ваша работа? — Барон кивнул на по-прежнему тузящих друг дружку женщин.

— Моя,— не стал отпираться тот и столь же негромко добавил: — За оскорбление словом и действием волшебника, к тому же дворянина…

Барон Эрбис вздохнул и мысленно распрощался с жизнью. Ведь если чернокнижника прогневать хоть в мелочи, уж тут, дамы и господа, будьте спокойны — без кучи вздувшихся посиневших трупов не обойдется. И все же их милость решились на отчаянный шаг.

— Ради всех богов, прошу вас избавить город от этих криков. Моя жена вот-вот разрешится от бремени, и они ее очень беспокоят.

Магик по-прежнему сидел на колоде, положив на колени крепкие руки, и вслушивался в слова с каким-то необыкновенным интересом.

— Ну что ж…— Он щелкнул пальцами и шепнул несколько слов, от которых по спинам присутствующих продрал мороз, а пыль вокруг на миг взвилась вверх.

Ворочающийся и уже рычащий едва ли людскими голосами клубок извозюканных, серых до неузнаваемости женщин распался. Обе упали на спины, бездумно вперившись в равнодушные голубые небеса и ртами жадно хватая воздух.

— Приказать повесить обеих? — Барон умел не только хозяйствовать да мечом махать, но и тактику знал неплохо. Потому в осторожно вернувшейся тишине он сразу ринулся закреплять успех.— Виселицу только вчера освободили от трупов пойманных мародеров…

— Ну зачем так сразу.— Магик наконец соизволил встать.

Он потянулся немного, повел плечами, а потом по-хозяйски заложил руки за пояс. Только один раз он взглянул в глаза барона, а того словно некая сила разом вынесла из седла. И их милость Эрбис уже стоял перед чужаком, признавая его равным себе.

— Успокойтесь, барон. Опустите оружие и вы, почтенные горожане,— я здесь не на работе. И насылать на город мор или толпу своих подопечных не стану.

Из нескольких дальнейших слов выяснилось, что чернокнижник упокоивал старые погосты в предгорьях, растревоженные отголосками последней битвы на переправе через Реву, где армию гоблинов и эльфов смогли остановить только объединенные усилия человеческих волшебников да примкнувших к людям шаманов троллей. Гром и звон в магическом эфире тогда стояли такие, что на сотню лиг в округе их ощущали даже не владеющие Силой. Вот и пришлось поработать там по прямой специальности, выполняя поручение Башни Магов.

— И теперь я еду по делам в столицу вашего королевства, и можете меня смело считать просто проезжающим дворянином. Старых обид на ваш город у меня нет. А с этими двумя…

Вообще-то право карать и миловать в своих владениях целиком принадлежало благородному господину. Но барон все же был умнее деревенского лапотника, потому благоразумно проглотил язык.

— Ладно, приму виру и наказывать не стану.— Взгляд зеленых глаз оценивающе посмотрел на обеих скандалисток, чуть дольше задержавшись на Мазуне.

При этих словах немного оклемавшиеся женщины снова повалились в пыль — на этот раз уже на колени — и принялись истово благодарить.

Магик досадливо отмахнулся от них и вновь обратился к барону.

— Лорд Валлентайн,— представился он и протянул руку в знак мира.

* * *

Луна лениво нежилась в полночном небе. Иногда кокетливо укрывалась редким в эту пору облачком, подсвечивала его потусторонним сиянием, а затем, словно не удержавшись от любопытства, подглядывала на землю краешком, одним глазком.

По узкой улочке, придерживаясь мест потемнее, скользили две тени. Скользили вовсе не бесшумно — хозяева их ступали на удивление уверенно и по-хозяйски. Оттого и понятно, что ночное светило с интересом прислушалось к их беседе.

— Ваш-милость, а может, все-таки не стоит? — Одна из них, крепко сбитая фигура, как-то робко и неуверенно пыталась увещевать вторую, видимо, своего хозяина, который нет-нет да имерцал иногда кольчужным блеском в попадавших на него лучах.

— У меня нет выбора,— не сразу и довольно мрачно возразил спутник, обладатель более стройной тени, вот только левой руки ее никак разглядеть не удавалось.— Повитуха сказала, что без толкового магика-целителя не справится. А где ж его найдешь в нашей глухомани?

Плечистая тень передернулась, словно ее владелец замерз.

— Так-то оно так, только залезать в долги к чернокнижнику не стоило бы. Да и справится ли он?

Однако более спокойный голос, в котором сквозила еле заметная властность, тут же одернул своего провожатого:

— Следи за языком, Ренди. Хоть ты и капитан моего гарнизона и служил еще моему отцу, но советовать мне не моги. У меня уже две девки родились. А сейчас вроде бы сын должен… это последний шанс для нас с баронессой. Возраст, как ни крути, а ублюдков я хоть и признал, но передавать кому-то из них титул не намерен. И такова моя воля.

Да уж, передача баронской короны, права наследования — не шутка. Сколько из-за таких дел издавна споров велось, сколько ломалось копий и слетало с плеч дурных голов… Капитан поежился, и некоторое время оба шли молча. Луна несколько заскучала и вознамерилась было вновь шмыгнуть за полупрозрачную в ее сиянии тучку, но тут снова хозяин подал голос:

— Значит, магик на постоялом дворе у старого Балка остановился?

Капитан отозвался неохотно, с какой-то ворчливой интонацией:

— Истинно так, ваша милость, у Балка. Причем прилюдно повторил, что если глупостей делать никто не станет, то и он черным баловать не будет.

Да уж, слово волшебника, а тем более черного, не шутка. Потому понятно, что тень барона кивнула нетерпеливо головой, а ее обладатель жадно принялся выспрашивать опять:

— Спит? Если спросонья, ведь может и отказаться помочь…

На что его спутник, провожатый и заодно телохранитель с еле заметной досадой ответил:

— Куда там! Мазуня хоть и дурында, а сообразила, чем умилостивить магика. В порядок себя привела да сразу, после того как он отужинал, и шастнула к нему в комнату.

Барон с мимолетной усмешкой, которую не заметил его капитан, но углядела любопытная улыбающаяся луна, вспомнил с удовольствием лично охаживаемые при случае прелести рыжей булочницы и в мыслях охотно признал, что с такой попкой и грудками Мазуня прощение вполне может и заработать.

— А балаболка Ти?

Капитан пожал плечами:

— Да их магичество заикнулся только, что намерен себе новую одежку раздобыть, чтоб народ не пугать по дороге — дальше-то места оживленные будут,— а Ти уже тут как тут. Хоть Мазуня ей фонарь под глазом привесила, и знатный, но заверила старая плесень, что к утру на лорде будет наилучший костюм. Шьет теперь, верно…

Их милость Эрбис призадумался. Да, ситуация крайне щекотливая, но все же было в ней что-то успокаивающее. Так и так прикидывал молча идущий сорокалетний мужчина, когда наконец сообразил, что некромансер вроде попался не злой. Коль согласился на такую необычную виру — а у самого барона в казне легче было мышь найти, чем золотую монету,— то вполне возможно, этим дело и ограничится. И очень хотелось верить, что магик все-таки поможет.

Верно, верно поговаривают злые языки, что их благородия при всех своих недостатках, как правило, умнее, нежели серая простолюдинская скотинка!..

* * *

Валлентайн открыл дверь, которую и не думал запирать изнутри — надежнее всех запоров охраняет ее имя и достоинства постояльца,— и, выйдя в коридор, молча выслушал горячие слова барона. Хоть большая часть его способностей оказывалась весьма и весьма далека от целительских, а, скажем прямо, была и вовсе душегубской, но напрасно молва приписывает черным магам всякие страсти-мордасти. Люди как люди. Со своими страстями и привязанностями. Случались и твари редкостные, как же без того, но такие долго не жили — помирать им помогали с удовольствием да со всем усердием.

— Хорошо, барон. Обещать ничего не стану, но я попробую.— И лорд весьма невежливо захлопнул дверь перед самым носом их милости.

Поскольку обретался он лишь в той одежде, что дана каждому из нас от рождения, Валлентайн не счел возможным пройтись в ней по городу даже душной летней ночью. Да и горячие объятия Мазуни, стоит признать, не оставили его равнодушным. Чего уж тут греха таить, красотка с тугой попкой смело может рассчитывать у мужчин на что-то большее, чем обычная вежливость.

— Спасибо, боги,— расслышал он вдруг жаркий шепот бесстыже разметавшейся на горячей и смятой постели девицы.

Уже надевая штаны, Валлентайн поинтересовался:

— А за что благодаришь?

Мазуня кое-как перевернулась на бок, подперла рукой голову. Вздохнула, взлохматила лениво ладонью рыжие даже в полутьме волосы.

— Да говорила мне как-то старая гильдейская шлюха, из беженцев, что через город проходили. Мол, не стоит под магика ложиться ни за что в жизни. Я-то не поверила тогда, а сейчас вот отчего-то вспомнила.

Волшебник недоверчиво повел бровью, пока его руки застегивали пряжку пояса да прилаживали на место шпагу.

— Не сказал бы я, чтоб тебе больно было или страшно. Орала так, что приходилось ладонью губы закрывать, и вроде вполне довольна была.

Глаза Мазуни блеснули в полутьме.

— То-то и оно. Говорила та потаскуха, вроде того, что с магиком запросто можно саму себя от счастья забыть. Все соображение уходит в одно место, что промежду ног…

Вообще, каждая умная женщина говорит нечто подобное при нежном расставании с любовником, если не собирается с ним расстаться насовсем. Хоть Валлентайн и знал о том прекрасно, а все же легонько улыбнулся. Ну какой дурак придумал, что если у магика дар к черному, то его хлебом не корми, дай кого-нибудь угробить? И что высшее наслаждение для такого — всякие душегубства? Ерунда все это, между нами говоря. Дать капельку нежности женщине, слышать, как по ней прокатываются незримые сладкие волны и обдают тебя брызгами счастья,— разве это не прекрасно? Пусть всего лишь и мимолетная встреча с провинциальной гуленой…

— Ой-ой, можно подумать, тебе нежное обращение в диковину.

Мазуня пожала плечом, наматывая на палец рыжий локон.

— Всяко бывало. Хотя, не в обиду вашей милости будь сказано, большая часть мужчин просто грубые животные. И каждый третий отчего-то тумаков отвешивает, словно мне от того радость. Иди сюда…

Волшебник в общем-то уже собирался выходить — негоже заставлять ждать, хоть и провинциального, но все же барона,— однако подошел. А девица приподнялась на постели, села и стала поправлять лорду и волшебнику край воротника, завернувшийся под плащ.

— Надо же,— восхитился он, а затем посерьезнел.— Когда вернусь, не знаю. Но чтоб тебя здесь уже не было. Слова те твои глупые у кузни прощаю, но на глаза мне лучше не попадайся.

В легкой ответной, чуть с горечью, улыбке Мазуни легко было прочесть, что все это она прекрасно знает и сама. Ведь с вечера почти сразу она разобралась, что же их милости нравится и что они любят делать в постели, и предоставила оное к обоюдному удовольствию.

Потому, едва за волшебником в черном закрылась дверь, как рыжая бестия небрежно накинула на бедра простыню, обняла с легким нежным вздохом подушку и постепенно провалилась в сладкое забытье. Все равно не обидишь, лорд… да и сам о том знаешь.

А Валлентайн уже легко сбежал по лестнице в общую залу постоялого двора, где хозяин стоял перед своим бароном чуть ли не навытяжку, а тот устроился на лавке и в ожидании коротал время за стаканчиком легкого вина.

— Я готов, барон. Чуть задержался, отобрал из припасов, что может пригодиться.— Некромансер небрежно похлопал себя по карману, куда и в самом деле сунул кое-что из хранящихся в заплечной сумке зелий и припасов.

Барон Эрбис подхватился, уронил на стол недопитый стакан.

— Пойдемте же, лорд Валлентайн, право, не стоит более мешкать…

* * *

Волшебник, чуть прищурившись, смотрел в стрельчатое окно, из-за частого переплета которого на него недоверчиво пялилась уже заходящая луна. Со стороны могло бы показаться, что скинувший плащ и бархатный камзол чернокнижник, который омыл руки перегнанным вином и осмотрел зардевшуюся от смущения роженицу, просто задумался. Однако губы Валлентайна шевелились — он считал. Ага! Волк в созвездии Змеелова, а Стожары тогда были в расцвете — надо же, как оно так совпало дивно!

Только невежды, к коим относится подавляющее число людей, и не одни они, думают, будто надо брать отсчет от рождения ребенка на свет. На самом-то деле куда важнее время зачатия. Впрочем, для чернокнижников это вовсе не тайна, и непременную часть их мастерства составляет умение определять, под какими звездами зародилась чья-то будущая судьба и отправную точку для дальнейших вычислений, зачастую с весьма неприглядной целью…

— Вы смелая женщина, баронесса.— Голос его оказался на удивление мягок, несмотря на то что та крайне недоброжелательно отнеслась к идее супруга пригласить магика.

Все же она не осмелилась перечить полноправному барону. И хоть залившая лицо и шею алая краска смущения виднелась даже из-под салфетки, которой служанка по ее приказу накрыла лицо госпожи, осмотр самых деликатных частей тела вынесла стойко, как и подобает знатной даме.

— И не только потому, что решились на подобное в тридцать восемь.

Присутствующий при этом барон Эрбис отводил осторожно глаза от раздувшегося в предродовом ожидании живота супруги, но все же единственная ладонь его то стискивала рукоять кинжала, то, словно опомнившись, мягко поглаживала ее.

— Да, лорд, все верно — я тогда отбывал на решающую битву под стенами столицы королевства.— Голос его прозвучал глухо.

Еще бы не помнить о той битве, унесшей едва ли не половину цвета рыцарства! Да и отборные отряды троллей, неизвестно какими посулами привлеченные на свою сторону королем людей, эльфы и гоблины проредили более чем изрядно. Не чаял вернуться оттуда барон. Хоть и остановили тогда вторгшихся и даже повернули их вспять, но что-то надломилось в обеих армиях. С той поры война пошла на убыль, а зимою и мир заключили.

Не потому, что так уж очень хотели. А потому, что еще немного, и воевать уже было бы просто некому.

— Руку там потеряли? — Валлентайн положил ладонь на живот баронессы и вновь ощутил, как будущий человечек бьет в нетерпении пяточкой.

Барон угрюмо кивнул. А чернокнижник вздохнул, сделал повитухе знак — накрыть госпожу простыней — и вновь отошел к окну.

— Я все понимаю, но та пора была крайне неудачным временем для вашего рода. На будущее надо составлять гороскоп и сверяться с ним.— Чернокнижник вроде бы говорил беззаботно, а сам никак не хотел смотреть в глаза барона, жадно ловящие его взгляд.

Наконец он все же решился. Мягко подхватил повелителя замка под локоть и увлек через приоткрытую дверь на галерею.

— Единственный способ — разменять жизнь на жизнь,— невесело заключил он приглушенным голосом, едва убедился, что их никто не подслушивает.— Возраст и состояние здоровья баронессы оставляют мало шансов, а тут еще и крайне неудачное расположение звезд и планет.

Барон Эрбис слушал молча. И лишь заходившие на скулах желваки говорили, что вовсе не бесстрастно.

— Тут и опытный целитель был бы бессилен. Я могу провести обряд и заключить некую сделку… с той стороной. Но! Он будет полностью черным и совершенно незаконным. Мне нужна чья-то жизнь и официальное разрешение от барона и сюзерена этого манора.

Дворянин не колебался ни мига.

— У меня в подвалах замка ждут решения несколько осужденных, подпадающих под соответствующие уложения и параграфы. Но скажите, лорд, скажите правду: будут ли последствия для моего сына?

Невеселый смешок был ему ответом. Разумеется, если есть действия, будут и последствия. И чем сильнее эти действия, тем сильнее и разлетающиеся по всей реальности волны возмущений.

— Помните фехтовальный прием с двойным переводом? — Валлентайн изобразил кистью в воздухе соответствующее движение.— Нечто подобное я и собираюсь провернуть, поместив мать и сына в точку равновесия сил. Отдачу приму на себя, а где-нибудь в глухом месте сброшу втихомолку. Лет за сотню постепенно развеется.

Барон смотрел, и во взгляде его страх и недоверие боролись с надеждой.

— Хорошо, лорд Валлентайн. Пусть я буду проклят за свои действия всей чередой своих благородных предков, но я рискну поверить вам.

Чернокнижник покачал головой:

— Никаких проклятий, барон. Вы попросили помощи, и хоть все это весьма трудно и опасно, но, коль скоро я вник в подробности, тут уже задета не только моя гордость, а и профессиональное мастерство. А всякие подробности… это часть моей работы, и я приму сполохи Тьмы на себя.

Едва ли половина сказанного стала понятна обезумевшему от волнения дворянину, но основное до него дошло. Рука дернула ворот рубахи, словно тот душил хозяина.

— Да будет так.

Оба мужчины прошли в противоположную часть донжона. Здесь прошедшая война оставила свой след сильнее. В стенах кое-где виднелись трещины, а в одном месте даже осыпалась штукатурка, обнажив кладку дикого камня. И в мрачноватом гулком кабинете хозяин написал на листе продиктованное ему разрешение и отпущение грехов по всей форме. Несколько смутило его, что, помимо подписи и оттиска баронской печати, чернокнижник попросил капнуть рядом еще и капельку собственной крови… но в конце-то концов — снявши голову, по волосам не плачут!

С замирающим от страха сердцем барон смотрел, как серьезный до дрожи в коленках некромант внимательно перечел документ, прошептал над ним нечто, а затем ткнул в оставшееся для его засвидетельствования место пальцем.

Яростное шипение растревоженной змеи заставило недюжинной смелости дворянина и воина отшатнуться. Взвился легкий дымок, а на поверхности пергамента заструилась светящаяся витиеватая подпись на неизвестном барону языке.

Валлентайн еще раз просмотрел, удовлетворенно кивнул. А затем, хоть и остался полностью доволен, не удержался от небольшой демонстрации.

— Смотрите,— шепнул он,— такое можно увидеть только в ту фазу луны, когда документ составлен.

Он шагнул к окну, часть выбитых стекол которого была кое-как заделана рогожей, распахнул его. В лунном свете пергамент тотчас поплыл волнами серебристого сияния. А когда судорожно сглотнувший барон Эрбис все же нашел в себе силы вдохнуть немного воздуха, над поверхностью листа уже поднялся объемно выписанный текст. И под строками мерцали, переливались и словно жили своей таинственной жизнью два имени.

— Договор чести — это не просто документ.— Чернокнижник еще несколько мгновений любовался на это зрелище, пока смущенная луна все же не спряталась за облачко.

А потом свернул пергамент в свиток и сунул в рукав.

— Ну не будем медлить — луна уже на исходе. Распорядитесь насчет носилок для госпожи баронессы. Мне понадобится помощь повитухи, она бабка тертая, испугаться вроде бы не должна… И пусть во внутренний двор доставят самого мерзкого преступника из подвалов.

Чернокнижник поджал губы, обдумывая, что же еще понадобится.

— Да, лично проследите, чтобы никто не смотрел. Объясните, запугайте или как там вы управляетесь со своими людьми. В принципе ничего страшного для них, но во время обряда на вашей супруге не должно быть ни единой ниточки. Даже амулеты и супружеское кольцо придется снять — равновесия достичь очень непросто, и я не хочу упускать ни единого шанса…

Единственной, кто смогла подсмотреть это мерзкое и одновременно великое зрелище, была заглядывающая через полуразрушенную замковую стену все та же любопытная луна. Но против ее присутствия Валлентайн как раз ничего не имел. Баронесса забылась в объятиях слабенького сонного заклятья. Угрюмая бабка-повитуха, которой объяснили задуманный способ обмануть нить судьбы и подсунуть ей жизнь другого, повела себя просто замечательно — уж крови-то и смертей она за свой век повидала, куда там любому некромансеру. А на скованного ужасом и заклятьем убийцу, что распластался рядом с баронессой посреди наспех начертанной пентаграммы, и вовсе никто не обращал внимания. Сырье, расходный материал…

И когда в нужное время столб кроваво светящейся Силы вымахнул едва ли не до небес, до ушей жадно прислушивающегося и не находящего от волнения себе места отца донесся первый крик — сына.

— Все в порядке, барон! — На верхушку башни по ступеням с горжи взбежал чернокнижник.

Но — боги! — в каком виде! Белая щеголеватая рубашка забрызгана кажущейся черной кровью, на плече и вовсе разорвана чьими-то зубами. Но на руках его из пеленки пыхтел и таращился на окружающий мир маленький, упрямо ворочающийся комочек.

— В теории я примерно знал, что и как. Но, честно говоря, на практике подобное проделываю впервые,— чуть удивленно признался Валлентайн.

Однако скользнувшая в голосе горделивая нотка, а пуще того, довольная и чуть смущенная улыбка сказали барону куда больше успокаивающего, чем могли бы любые слова. Волнуясь так, что в горле застревали любые слова, с колотящимся бешено сердцем отец осторожно взял на сгиб руки сына. Вот он, наследник, продолжатель дум и дел наших!

Сын!

— Ы-ых! — подтвердил малыш. Он тут же нетерпеливо заворочался, завозился, а затем рука и бок мужчины потеплели от сырости.

— Хорошая примета,— сообщил усталый и довольный некромансер. А затем мельком глянул вниз, где бабка заканчивала хлопотать над роженицей, и, сложив ладони рупором, распорядился вниз, в притихший замковый двор.— Уже все! Служанку к госпоже баронессе!..

Первые лучи раннего летнего солнца едва заглянули в распахнутое настежь окно, а чернокнижник в его лучах тут же вновь осторожно осмотрел новорожденного. Смена ночи и дня — как поведет себя малыш? Однако тот спал в крепких и ничуть не подрагивающих ладонях, и наплевать ему было на все страсти, сотрясающие этот далеко не худший из миров.

— Хм-м, любопытно,— пробормотал Валлентайн и перевел взгляд на осунувшуюся после бессонной ночи повитуху.— Бабуля, сходи куда-нибудь ненадолго. Руки помыть или просто воды попить.

Старушка безропотно подхватилась с кресла у изголовья задремавшей баронессы. Однако по своей то ли зловредности, то ли из любопытства все же поинтересовалась — а отчего это что мать, что дите спокойны, будто их ничего и не тревожит?

— Удалось все, как я задумал,— нехотя ответил волшебник.— Но применил и слабенькое снимающее боль заклятье. А волнения… да сколько их еще будет!

Едва старушенция убралась, Валлентайн кое-как отогнал от головы подкрадывающуюся дремоту. Посоветовал барону отослать от наружных дверей стражу, ибо собирался кое-что сказать. Затем положил малыша рядом с матерью и осторожно разбудил баронессу.

— Как вы себя чувствуете?

Однако женщина первым делом уделила внимание сыну и лишь потом со слабой улыбкой призналась, что немного шумит в ушах и комната чуть покачивается, словно после вина, а так вполне терпимо.

— А теперь послушайте внимательно.

Валлентайн вздохнул, потер усталое лицо наспех отмытыми ладонями и только затем продолжил:

— Придет время, и вы станете подыскивать парню выгодную партию.— Он осторожно погладил нежный пушок на головке малыша.— Но есть и другой путь — если вы подберете ему в жены ведьму, пусть даже из простых и не совсем подходящую по возрасту… Внуки окажутся с весьма сильным Даром — уж очень в необычное время вы его зачали. Да и обстоятельства рождения тоже, гм-м, весьма и весьма…

Дальнейшие слова оказывались не просто лишними, но даже и вредными. Уж как в Башне Магов тряслись над благородными фамилиями, в чьих жилах, помимо дворянской крови, текла еще и магия, рассказывать никому не надо.

— Но до тех пор думайте. И никому ни полслова, иначе найдутся желающие подложить под носителя будущей Силы дочек-племянниц… но лучше бы вам выбрать самим, чтоб не связывать род неразрывными узами с кем-то, кто может этим воспользоваться.

Стоит признать, что отец и мать выслушали эти необычные слова чрезвычайно внимательно. Политика — дело тонкое, тут и в самом деле думать и думать. Сегодня друзья, а завтра враги — дело, в общем-то, вполне житейское и даже рядовое.

— Что ж, лорд Валлентайн,— барон уже в дверях пожал руку тому, кого еще вчера боялся и ненавидел,— я могу что-то для вас сделать? Договор договором, но как человеку мне не хотелось бы быть неблагодарным.

Сказать по правде, больше всего молодому волшебнику хотелось уйти отсюда. Въевшаяся в мозг привычка как можно быстрее уходить с места работы учащенно гнала по жилам кровь — как в тот раз, когда на хвост ему села свора гоблинских рейнджеров, разъяренных страшной гибелью своего шамана…

— Я ближе к обеду зайду еще раз осмотреть. Оснований для беспокойства нет, но на всякий случай… Тогда и поговорим. А сейчас извините — я устал как не знаю кто. Впрочем, бутылка старого сладкого вина не повредила бы.

Дальнейшее воспринималось как в тумане. Путь через освещенный утренним солнцем двор, который уже драили слуги щетками с корнем мыльнянки и известью… ворота замка, где статуями застыли двое немолодых солдат… вроде бы в этот переулок?

— Эй, оборвыш, путь к заведению Балка, Бална или как его там… спсиб…

Мелькнул на солнце брошенный босоногому мальчишке медяк, а ватные ноги, словно в хмельном дурмане, несли своего обладателя кривоватыми пыльными улочками.

— О-о, мой лорд, от вас так несет смертью — и жизнью?

Он даже не нашел в себе сил рассердиться на проснувшуюся от шума оброненной с пояса шпаги Мазуню.

Либо дура круглая, раз решилась ослушаться приказа чернокнижника, либо, наоборот, присущая женщинам мудрость очередной раз доказала свою правоту. Да и кто их, этих женщин, разберет, чем они думают? Уж точно не головой.

— Пей, лорд.

Валлентайн с трудом разлепил глаза, когда оловянный кубок с ароматным старым вином мягко ткнулся в его губы.

— А теперь ложись и спи. Я просто полежу рядом, можно?

Да, это так хорошо — засыпать после хорошо сделанной работы, чувствуя совсем рядом биение женского серд… ца…